Но материал произведения не мертвый, а говорящий, значащий (или знаковый), мы не только его видим и осязаем, но мы всегда слышим в нем голоса (хотя бы и при немом чтении про себя).
М. М. Бахтин. Формы времени и хронотопа в романе
Все знают, что в музыкальном произведении разные фрагменты имеют разную громкость. Поэтому в нотах есть специальные обозначения уровней громкости: f (forte, громко), p (piano, тихо), ff (fortissimo, очень громко), pp (pianissimo, очень тихо) — вплоть до fffff в Четвертой симфонии Шостаковича.
А есть ли колебания по громкости в литературном произведении? Например, в романе? Писатели не ставят значков forte или piano, но часто используют другие средства регулировки звука — особенно при вводе прямой речи:
1) От Николеньки письмо? Наверно! — вскрикнула Наташа
2) Не говорите со мной… умоляю,- хрипло прошептал Пьер.
3) Боже мой! За что?.. — с отчаянием закричал Николай.
4) Когда его [князя Андрея Болконского] уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: ’Что же чаю?’
В этих примерах звуковую картину формируют и знаки препинания, и наречия (хрипло, тихо, с отчаянием), и глаголы, вводящие прямую речь: вскрикнула, прошептал, закричал. Благодаря всему этому мы понимаем, в каком случае голос героя звучит очень громко, а в каком — тихо, едва различимо.
Можно ли использовать такие текстовые признаки для количественного анализа громкости романов цифровыми методами? В Литературной лаборатории Стэнфордского университета (Stanford Literary Lab) считают, что можно. Ниже мы расскажем об их исследовании, которое так и называется — «Громкость в романе» (Loudness in the Novel).
Грамматика громкости
Как мы уже поняли, разные голоса в романе могут звучать громко или тихо. Авторы исследования выделили три уровня громкости речи.
Громкая речь — вводится такими глаголами, как закричал(а), крикнул(а) (cried, shouted, screamed), воскликнул(а) (exclaimed), проревел(а) (roared), взвизгнул(а) (shrieked) и т.п.
Нейтральная речь — сказал(а) (said), ответил(а) (replied, answered), заметил(а) (observed), вставил(а) (rejoined), спросил(а) (asked) и т.п.
Тихая речь — прошептал(а) (whispered), пробормотал(а) (murmured, muttered), вздохнул (sighed), промычал(а) (mumbled), всхлипнул (а) (whimpered) и т.п.
В первом эксперименте исследовалась «лингвистика громкости»: какие слова и грамматические конструкции отличают фразы, выкрикиваемые героями, от тех, которые произносятся нейтрально? Для эксперимента были взяты по 500 случайно отобранных примеров громкой и нейтральной речи из корпуса англоязычных романов XIX века.
Из этой выборки были получены такие слова, которые очень часто встречаются в одной половине, и редко — в другой. Эта техника называется most-distinctive-word test и позволяет выявить наиболее характерные слова для разных типов речи.
Авторы ожидали сразу увидеть преобладание в громкой речи ярких и эмоциональных ругательных слов вроде «дурак», «подлец», «убийца» и т.п. Однако картинка оказалась сложнее. С одной стороны, в списке характерных слов громкой речи оказались «Господь» и «небеса» — из-за частых восклицаний вроде «My God!», «O, God!», «Heaven in mercy!», междометие «oh», вопросительные местоимения «what» и «how». Все это вполне ожидаемо. С другой стороны, для громкой речи характерны, например, глагол «tell», местоимение «me» или длинное тире (знаки препинания участвовали в анализе наравне со словами).
Почему они там оказались?
Анализ конкретных примеров показал: эти слова и знаки — маркеры типичных конструкций громкой речи в романах. Одна популярная конструкция — глагол в повелительном наклонении и местоимение me: give me, tell me, let me и т.п. Другая — повторы с усилением, для которых в английском языке часто используется тире:
- Ah! Tell me—tell me, whose and what am I?
- Do not—do not leave me
- And now, father, your blessing—your consent!
- my sister—my only sister—oh!
Еще составление списка наиболее характерных слов выявило различие на уровне базовой грамматики: в громкой и нейтральной речи преобладают разные части речи. Так, громкие фразы используют много глаголов и местоимений, но очень мало прилагательных, а в нейтральных существительных и прилагательных заметно больше.
Таким образом авторы делают вывод о том, что громкая речь в романе — это речь как бы «анти-описательная». В ней нет деталей и меньше фактов (мало прилагательных, существительных), много неинформативных повторов и эмоциональных приказов-повелений. Даже вопросы в громкой речи — неконкретные. Конкретизирующие вопросительные местоимения вроде «who» (кто) и «when» (когда) там встречаются редко, они более характерны для нейтральных фраз. Типичный вопросительный паттерн прямой речи — риторический: «What!»—»What have you done, child?«, «How could you do it?» (Дитя мое, что ты наделала? Как ты могла?).
В общем, громкая речь, как и ожидалась, бьет на эмоции — но делает это не через окрашенные слова-ругательства, а через особые грамматические конструкции.
Динамика громкости
Дальше ученые попытались исследовать роль громкости в развитии сюжета романа. Это интересный путь анализа текста. То, насколько громко звучат голоса в отдельных частях романа, ничего не говорит нам о содержании и сюжете — но тем не менее может зависеть от происходящих в книге событий. Что может раскрыть график громкости книги?
Для эксперимента была выбрана первая часть романа «Идиот» Ф. М. Достоевского. Усреднив громкость всех реплик в каждой главе, авторы исследования построили общий график громкости:
На этом графике также отмечены основные пространства (места действия) первой части романа. Благодаря этому можно наблюдать некоторый повторяющийся мотив: в каждом из трех основных мест действия — дом Епанчиных, квартира Гани, квартира Настасьи Филипповны — громкость нарастает от начала к концу. При смене места действия происходит как бы «сброс» громкости, и процесс повторяется.
Дальше эту единую линию можно разложить на голоса — и оценить, какие персонажи повышают и понижают громкость в унисон с общей картиной, а какие — не совпадают с ней.
Здесь мы видим настоящий «график полифонии» Достоевского (снова привет М. М. Бахтину). Например, посмотрим на разноголосие персонажей в громкой 10-й главе. Глава 10 начинается с того, что в квартире Гани во время визита Настасьи Филипповны «стало вдруг чрезвычайно шумно и людно» — пришел пьяный и обезумевший от своей страсти Парфен Рогожин с толпой гуляк. За этим следует «сцена … чрезвычайно безобразная» c попыткой Рогожина купить Настасью Филипповну деньгами. Кульминацией становится пощечина, данная князю Мышкину Ганей «в последней степени бешенства», после того как тот не позволил Гане ударить собственную сестру.
Как же реагирует на пощечину князь Мышкин? «Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам!.. — тихо проговорил он». Ни в этой сцене, ни в других князь не повышает голоса, а напротив, говорит тихо или даже «бормочет». Так на уровне звуковой картины романа проявляется особенный тип его главного героя, в котором Достоевский, как известно, попытался «изобразить вполне прекрасного человека».
Конец главы 10 и начало следующей резко приглушает громкость через смену места действия: «Князь ушел из гостинной и затворился в своей комнате».
Затишье
Третья часть исследования — попытка проследить эволюцию всего жанра романа через изменение громкости. Авторы исследовали несколько сотен британских романов XVIII–XIX вв. Анализ показал, что с 1780 по 1900 в романах медленно, но неуклонно снижалась доля громких глаголов (shouted, screamed, roared и т.п.). Британский роман на протяжении XIX века становился все менее «кричащим», как бы затихал.
Авторы увязывают эти перемены с изменениями в общественном пространстве Великобритании. В это время в английской философии и психологии происходит сдвиг от «страстей» (passions) — к более нейтральным «эмоциям» и «настроениям» (moods).
«В середине XIX века мы можем наблюдать в английской философии и риторике возникновение запрета термин «страсть» и его замена новым термином «эмоция»… [Fisher, Philip. The Vehement Passions. Princeton: Princeton UP 2002].
Одновременно «затихание» британского романа в XIX веке соотносится с общим литературным трендом. Как пишет Франко Моретти, это период попыток «рационализировать» романное пространство в соответствии с духом эпохи паровых двигателей, индустриализации и веры во всемогущество науки. Из романов постепенно исчезает экзотика, приключения в духе Вальтера Скотта и прочие яркие неожиданности. Романный мир становится менее драматическим, более социальным, фокусируется на повседневности. Неудивительно, что это сопровождается снижением громкости.
Таким образом, громкость романа действительно оказывается чем-то вполне измеримым, а измерения поддаются интерпретации. Романные эмоции и восклицания могут быть зафиксированы через конкретный набор языковых единиц — это открывает возможности для новых масштабных исследований художественной литературы цифровыми методами.
Источник: Loudness in the Novel — Stanford Literary Lab
