Любая наука действует, как царь Мидас. К чему бы она ни притронулась — превращает в золото или навоз. Иногда эти два состояния превращённого вещества неотличимы. Куда бы ни смотрел социолог-структуралист, везде он видит структуры: на улицах и в клозете. Сетевой аналитик предъявит связи, химик — строение вещества, ну и так далее. Это называют профессиональной деформацией, но у «наук» она потенциально безгранична.
Науки, впрочем, ограничивают себя предметом и объектом, терминами, методом, канонической литературой — способами связи с тем, что зовётся «миром» или «реальностью». Высшее образование в научном или научно-исследовательском университете даёт человеку возможность определить этот способ и дальше встраивать себя в мир. Психолог, физик-ядерщик и библиограф выходят из университета, обладая пониманием того, какие вещи подвластны их компетенциям, а какие — остаются другим специалистам.
Вместе с тем, университет — это часть мира, рынка, и вообще-то говоря, люди не ходят туда для того, чтобы превращаться в царя Мидаса. Наоборот, уже получая бакалаврское образование, они задаются вопросом о том, как применить эти навыки на практике. Университет порой сам заставляет задавать вопрос об актуальности собственного знания и образования. Нередко он же и предлагает актуальные профессии. Секреты актуальных профессий собирают и хранят соответствующие науки. По крайней мере, предполагается, что это происходит.
Актуальность наук является загадочной конструкцией. Говоря, что наука «актуальна», мы тем самым превращаем её в действующую силу. Даже латинский корень слова «акт» (действие) как бы напоминает о том, что актуальная наука — оксюморон. Конечно, все мы хотим действовать и думать одними и теми же руками. Но всё же человек живёт в линейном времени. Чтобы действовать разумно, нам нужно подумать прежде, чем сделать. Опять-таки, университет предполагает, что человек на протяжении нескольких проведённых в нём лет — думает, а после — всю жизнь действует. В современном мире это не так, и «образование длиной в жизнь» не выглядит чем-то удивительным. Растущее количество дополнительных курсов, мастер-классов, публичных лекций и призывов к познанию себя предполагает, что думать и действовать всё же следует с небольшими промежутками. Короче говоря, актуальность вроде бы не противоречит осмысленности.
Однако для науки «актуальность» — это большая проблема. Даже если не цепляться за слова и последовательность актов мышления и исполнения, понятно, что «актуализация» наук размывает границу мира и знания, а также уничтожает дистанцию между языком науки и языком здравого смысла.
Если врач говорит нам, что боль — это просто боль, мы с большой вероятностью будем искать другого врача. Если же врач перейдёт на язык терминов и лекарств, мы, возможно, сверим его слова с рекомендациями из интернета. Но всё же, сопоставив диагноз с тем, что написано на упаковке таблеток и вспомнив, что этим лекарством лечилась (успешно) наша кузина — обрадуемся и будем лечиться.
У гуманитарных специалистов не бывает своих «таблеток». Если чтение Юрия Лотмана помогло вашему другу понять стихи Пушкина, это не значит, что Лотман сработает и для вас. Более того, люди не приходят к гуманитарным учёным со словами «доктор, у меня непорядок с поэзией», и увы, не могут услышать «милейший, так это вам нужно обратиться к рецептивной эстетике».
Гуманитарные проблемы вроде бы решаются гуманитарными организациями, а гуманитарным наукам остаётся только подбирать оптику для их описания, превращая любое наблюдаемое явление в золото или навоз: отделяя искусство от неискусства, историю — от политики, человека — от пост-гуманистической слизи. В лучшем случае это различение будет проведено правильно, в соответствии с законами институций, где наука практикуется. Тогда получится удачная статья, диссертация или конференция.
Так вот, конференцию «Гуманитарные проблемы актуальных наук» мы задумали именно для того, чтобы, по крайней мере, не перепутать состояния веществ, в которые мир превращает наше познание.
Превращая доброту — в этические проблемы, дружбу — в тесные связи социального графа, а произведение — в дитя своего времени скорее, чем авторский замысел, учёные расколдовывали мир согласно законам наук. Учёные дают вещам имена, и порой стараются с помощью имён улучшить само существование мира. Вещи обретают имена и теряют покой.
Стремясь быть современными, мы нередко переколдовываем его обратно по воле случайных обстоятельств и конъюнктурных решений. И это вовсе не дурно само по себе. Наоборот, хорошо, если люди увидят гипертекстовый комментарий к произведению Лермонтова или инфографику об искусстве, а не пятьдесят тысяч слов статьи. Сами объекты нашего научного интереса вроде бы возвращаются в тот сложный и красивый мир, который их произвёл.
Но занимаясь «цифровыми» науками или даже проектами, мы часто видим вещи в промежуточном состоянии. Кажется, вчера их тронул царь Мидас, сегодня магия уходит, а кусочки навоза и золота уже никуда не денутся. Нас окружают вещи, которые не могут вернуться обратно в непознанное состояние. Учёные исследовали всё: любовь и втулочные насосы в Зимбабве, забвение, скорбь, строчки стихотворений, сны и войну, и даже то, что ещё не придумано, вроде искусственного интеллекта. Что бы эти слова ни значили — они как будто изучены, как будто им найдено место в системе знаний. Между тем, за требованием «актуальности» следует «новизна», и вот уже следующий дипломник обнаруживает объект, ранее нетронутый предшественниками.
Утопия наук ХХ века заключалась в том, чтобы познать как можно больше и плотнее, разными способами, полифоническим звучанием терминов определить всё, что есть в мире. Антиутопия ХХI века — это мир GPT, который может предложить нам ответ на абсолютно любой вопрос и даже снабдить его всё более достоверными ссылками на исследования. Но в этой мультивселенной ответов, порой неточных, теряются основания. Где же место самим вещам? Остаются ли они прежними или меняются оттого, что на вопрос о них — существует сотня ответов?
Научная конференция не может поставить проблему наук иначе, чем предложив выступающим рассказать доклад или поучаствовать в дискуссии. Кроме того, мы снабдили конференцию подзаголовком «цифровая дисциплина и проект». Этот подзаголовок предполагает, что главная боль мероприятия — это статус «цифрового» в гуманитарных науках. Ведь «цифровизация» не только даёт новые методы, но и предполагает переустройство самих режимов работы в науке. Тип занятости современного учёного соответствует этому: мы работаем зачастую по краткосрочным контрактам, вынуждены постоянно вовлекаться в проекты и менять верность теории и методу — на верность теме. Но занимаясь разными темами, мы теряем возможность понять, из чего же состоял объект, и почему он так дурно пахнет, но поблёскивает. Проще говоря, цифровость наук и методов замутняет способность распознавать объекты, так как они предстают для нас совокупностью атрибутов, неизвестно кем присвоенных и описанных на непонятном языке. Так, интернет-форум — это и беседка во дворе, и архив, а цифровая коллекция — одновременно является предметом для экспонирования. Выходит, что называя вещи и пытаясь их изучать, мы не углубляемся в тему, а скорее оставляем на ней внешнюю зарубку, метку «это изучал Вася». Да и сами исследования оказываются недолговечными, они теряют актуальность, когда объект меняется и не хранит традицию его изучения.
Цифровые проекты хрупки. Продолжительность их жизни чаще всего — куда меньше человеческой. Глядя на интернет-архивы 2000-х годов, мы можем только горько усмехаться, вспоминая словосочетание «цифровое бессмертие». Классические науки и ремёсла устроены иначе: они не сводятся к тому, чтобы просуществовать в здесь-и-сейчас. Они претендуют на жизнь, более длинную, чем человеческая. Нередко они платят за своё долголетие отсутствием чуткости к современности или неспособностью сказать веское слово в актуальных дебатах.
Клише «актуальные проблемы гуманитарных наук» предполагает, что у наук есть проблемы, которые являются актуальными для всех, но при этом не могут быть присвоены никаким типом знания. Переиначив это название, мы решили проверить, что будет, если расколдовать не объекты царя Мидаса, а сам его метод. Возможно, если мы начнём искать гуманитарные решения актуальных проблем, науки окажутся вовсе не такими далёкими друг от друга, а вещи смогут спокойно вернуться домой.
