Я вообще-то считаю себя ученым, и в понимании этой роли стараюсь следовать модели, предложенной академиком Михаилом Леоновичем Гаспаровым. В пору всеобщего увлечения идеями М. М. Бахтина Гаспаров вдруг обрисовал альтернативную точку зрения, и, раскритиковав концепции модного автора с позиций профессионального историка литературы, сформулировал вывод: Бахтин не ученый, потому что занимается не анализом, а синтезом. Не разбором, а соединением. Концепция «менипповой сатиры», на которой основывается в своей книге Бахтин, ничего общего не имеет с реальностью, это полностью вымышленная, «синтезированная» творческим началом Бахтина идея. Ученый, как считает Гаспаров, так поступать не должен, это удел художника, а не того, кто скрупулезно разбирается в реальных фактах.
«Нейробашкорт» — это, конечно, синтез. Речь идет об арт-проекте, который, с одной стороны, актуализирует традиционную башкирскую культуру, а с другой, делает это с помощью алгоритмов искусственного интеллекта.
Башкирская культура — это плод советского нациестроительства. Всем народам внутри СССР было назначено иметь культуру по заданному образцу: традиционное «народное» искусство (декоративно-прикладное, танцы, фольклор) и вырастающая из него современная культура (живопись, театр, кино, авторская литература).
Канонизированная в рамках советской идеологии «народность» была противопоставлена официальному искусству прошлых веков, обслуживавшему интересы господствующих классов (феодалов или буржуа). Она же репрезентировала национальную идентичность: именно в традиционной народной культуре искали этническую специфику, то, что отличало нацию от соседних.
Традиционность, бывшая основой для всей конструкции национальной культуры, осталась с этой культурой надолго. Любые эксперименты — даже в области авторского творчества — оказываются робкими и нерешительными. До сих пор башкирские поэты в своем большинстве весьма неохотно осваивают верлибр, предпочитая ему проверенную временем рифмованную форму узун-кюй, восходящую к поволжскому песенному фольклору (см. монографию «Башкирский стих XX века. Корпусное исследование»).
Традиционное начало оказалась настолько сильным, что не только подавило остальные сигналы, но и причудливо ассимилировало советский модерн с его технологиями и городскими формами бытования искусства. В итоге башкирская культура прочно ассоциируется с официозным музейным пространством, с академическими фолиантами в твердых переплетах, с ТВ-передачами, в которых статика преобладает над динамикой.
Антрополог Леви-Стросс когда-то предложил классификацию культур на «холодные», живущие прошлым и не расположенные к изменениям, и «горячие», устремленные в будущее и поощряющие изобретение нового. Вряд ли будет преувеличением сказать, что у многих родившихся в недрах советского официоза культур «малых» народов температура на антропологическом градуснике понижена.
И вдруг — нейросети, искусственный интеллект, то, что ассоциируется с совершенно другими смыслами, существует в иной логике — переднего края, актуальности, свежести и новизны. Всё это в башкирском контексте неожиданно и удивительно.
Нейросети могут генерировать тексты, музыку, изображения, совершать с последними эффектные преобразования. А что если добавить в эти эксперименты этническую специфику? Если искусственный интеллект будет порождать стихи не на английском или русском, а на башкирском языке? Если фантастические пейзажи или портреты будут создаваться не на основе сокровищ мировой живописи, а используя в качестве обучающей выборки башкирскую художественную школу? Но и это только половина скандала. Что если добавить к этому современные средства доставки контента конечному потребителю? Инстаграм, тик-ток, паблик в VK?
Вот это всё мы и попробовали.
Итак, я обещал уроки.
Во-первых, приходится мириться с тем, что наиболее частая реакция на такие эксперименты вовсе не ожидаемое любопытство, а прежде всего неприятие и отторжение. Даже не всегда понятно, чем оно вызвано: то ли необычностью порождаемого контента, то ли тем, что за картинами и стихами стоит не живой человек, а субъект иной — электронной — природы. К сожалению традиционному взгляду на культуру сопутствуют далекие от реальной творческой практики обывательские стереотипы типа того, что в искусстве должна быть «душа», которой у компьютера, естественно, нет.
С чего наши уважаемые оппоненты взяли, что у человека душа точно есть, не очень понятно. Существование души вообще-то недоказанная гипотеза и с научной точки зрения (а споры о недостаточности «души» в Нейробашкорте ведутся в том числе и в научных публикациях) весьма сомнительная.
Как бы там ни было, гипотеза присутствия «души» в искусстве ничего не объясняет. Это только в досужих абстрактных размышлениях можно говорить о «душе», а спустишься до конкретного разговора о конкретном тексте — поди покажи, где там «душа»! Ничего не получится. Порядок слов, тропы, сочетаемость, метр, рифма — есть. А «души» не просматривается. Потому что это, как говорят философы, конструкт, то есть придуманная читателем сущность. И сущность бесполезная и для внимательного читателя, и для историка литературы. Неужели наличием «души» можно объяснить, почему на нас такое впечатление производят лихо закрученные стихи Пастернака или утонченный слог Мандельштама?
Во-вторых, хайп, про который пишут СМИ, существует где-то в других плоскостях и измерениях. Он не здесь. В некоторый момент людям, следящим за новостями, могло показаться, что все сошли с ума на почве NFT-токенов, их продают за баснословные деньги, и происходит это как будто само собой, потому что это модно.
Не ведитесь.
Мы сгенерировали несколько NFT-токенов из наших картин, но их не то что никто не купил, их никто даже не посмотрел (просмотры отображаются в админке и я могу их отслеживать).
Само собой ничего не продаётся, нужно вкладываться в пиар и рекламу. И в том, как это правильно делать, тоже больше вопросов, чем ответов.
Еще важный урок. В человеческом смысле этот проект вернул мне веру в людей, главным образом — в самих башкир. Я так или иначе занимаюсь башкирской проблематикой около десяти лет, и за это время имел множество поводов обратиться к носителям языка за консультациями, советами, предложениями. К сожалению, большая часть таких переговоров была неудачной: дело кончалось тем, что мои сотрудники пропадали с горизонта, а я из-за этого терял время, а иногда и деньги. Но мои компаньоны по «Нейробашкорту» Нурия Мухаметдинова и Тансулпан Буракаева оказались на редкость ответственными и работоспособными. Излишне говорить, что без них ничего бы не получилось.
Одно это последнее оправдывает для меня существование этого странного хобби. Есть ли смысл у «Нейробашкорта» культурный смысл за пределами моего личного опыта, покажет время.
