Про цифровые издания

В старшей школе я очень любил Вознесенского. Это было не самое комфортное увлечение. Более социально здоровым симптомом было бы не любить поэзию вообще, так было больше шансов на спокойную социализацию. Но если уж ты попал в число ботаников и заучек, то лучше бы любить иноязычного автора или кого-то, кого никто не знает, типа Виктора Куллэ. Это престижнее, элитарнее.

Но меня покорили музыкальные произведения на стихи Вознесенского, прежде всего, «Юнона и Авось», а еще песня «Я — Гойя!» А. Градского. Любовь! Что поделать.

Мне казалось, что в этом есть какая-то магия. И сейчас кажется.

Потом выяснилось, что «Юнона и Авось» — это специальная подборка лучших строчек Вознесенского, попурри, cherry picking. А такие сильные стихи, как «Я Гойя!», в наличии у раннего Вознесенского в принципе имеются (например, поэма «Мастера»), но в крайне ограниченном количестве. Просмотренная насквозь подборка журнала «Юность» за несколько десятилетий показала, что читать всего поэта потряд не очень полезно для чувств к нему. Были стихи, которых он сам, кажется, стеснялся, потому что они потом никогда не переиздавались, как конъюнктурное «Съезд голосует» («Юность», 1958, № 4, с. 9). И даже сама поэма «Авось!» по плотности словесной магии с оперой не идет ни в какое сравнение.

На первом курсе я стал стесняться своей любви к Вознесенскому и со скрытой завистью смотрел на однокурсницу Ринату, которая признавалась в этой любви смело.

В университете и после у меня были уже другие любимые поэты — Иосиф Бродский, Борис Пастернак, Всеволод Зельченко, — но все, что я к тому времени прочел у Вознесенского и про Вознесенского, никуда не делось. Я даже опубликовал о нем научную статью (а это — статьи о Вознесенском, а не статьи вообще — сейчас редкость). Проблема со временем выглядела только резче. Видимо, тут ситуация в чем-то сходная с описанным когда-то Вяч. Вс. Ивановым для Лермонтова и Гумилева:

Мне всегда казалось, что Лермонтову мешают многотомные издания, включающие все написанное им, начиная с детства. Слишком резко (…) проходит грань, отделяющая Лермонтова-романтика с отдельными достижениями (“Ангел”) от его лучших и последних стихов. Этот рубеж полностью изолирует вершинные предсмертные взлеты ото всего, что было до них. (…) Так и у Гумилева. Многие теперь согласятся с тем, что “Огненный столп” и непосредственно примыкающие по времени написания и по духу к этому сборнику стихи неизмеримо выше всего предшествующего.

Только у Вознесенского хронология творческого пути обратная: все самое прекрасное написано им до начала 1960-х годов.

То есть для таких читателей, как я, нужны другие издания, особые издания, индивидуально-ориентированные издания. В мире Гарри Поттера есть такие волшебные предметы, в которых каждый персонаж видит что-то свое в зависимости от особенностей личной истории. Например, боггарт меняет свою форму в зависимости от того, чего или кого боится стоящий перед ним человек. Фестралов одни видят, другие нет, потому что одни уже сталкивались со смертью, а другие еще не успели. Вот и поэзию нужно подавать читателю так же, с учетом его специфического взгляда на вещи. Даже если не смотреть на стихи через призму оценки хуже—лучше, все равно кому-то больше нравится арбуз, а кому-то свиной хрящик.

А может быть, и не нужны никакие издания, потому что уже 20 лет назад за поэзию было неловко, а уж теперь-то и подавно? Ну вот прислушаемся к мнению авторитетного литературного критика Галины Юзефович:

Мне, честно сказать, долгие годы казалось, что поэзия как медиа кончилась. Вдруг оказалось, что стихи (…) десятков поэтов вдруг стали голосом времени.

Электронные научные издания появились и приобрели популярность в 2000-х годах благодаря ФЭБ. Филологи получили широкий доступ к авторитетным академическим публикациям. Но теперь нам нужны не научные, а читательские издания, и это должны быть издания с непредсказумым оглавлением, как в «Саду расходящихся тропок» Борхеса. У электронного издания в отличии от бумажного есть возможность предложить читателю не один раз и навсегда закрепленный порядок и состав текстов, а кастомизированный специально для него набор произведений.

Вот все теоретики почему-то уверены, что персонажу нужна арка, развитие в процессе осуществления сюжета. Но такое развитие нужно не всем — не всем персонажам и не всем реципиентам. Бывают такие крутые персонажи, что их развивать — только портить. К таким относится, например, Шерлок Холмс. Не один кинодел погорел, пытаясь придумать ему арку, как пытались создатели сериала «Шерлок», и получили просевшие рейтинги и разочарование зрителей.

Персонаж идеален, его не нужно развивать, как и дока Брауна из «Назад в будущее». В той же позиции находится всемогущий «ведущий собеседник» из диалогов Платона: «Ведущий собеседник способен ответить на все возражения. В разговорах агонального характера он может опровергнуть всех остальных участников, всегда ос­таваясь неуязвимым. Все элементы, по-настоящему оп­ределяющие развитие разговора, привносятся в обсуж­дение им» (Слезак Т. А. Как читать Платона. Санкт-Петербург: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2009. Стр. 64-65). Зрители хотят видеть такого неуязвимого персонажа, они знают, что он собой представляет, и рассчитывают встретить именно его, а не видоизмененную аркой версию. Читатели тоже порой знают, каких стихов им хочется, и другие им не нужны.

Мы в нашей магистратуре Цифровые методы в гуманитарных науках организовали учебный проект, где попытались выработать принципы составления такого издания, которое предлагает читателю то, к чему тот расположен. В проекте участвуют Ксения Анисимова, Максим Романенко и Йолдуз Хаертдинова. Все результаты, о которых речь ниже, получены ими.

Какие стихи есть у Вознесенского? Ну, скажем, «простые» и «сложные». Вот «простое», то есть привычное по форме со школы:

Даже если на землю вернемся
мы вторично, согласно Гафизу,
мы, конечно, с тобой разминемся.
Я тебя никогда не увижу.

Правильный метр (трехстопный анапест), точная рифма вернемся/разминемся, типичный лирический сюжет. Только вторая рифменная пара на -изу/-ижу выдает здесь поэта XX века.

А вот посложнее, таких стихов мы в школе читали мало:

Я — семья
Во мне как в спектре живут семь «я»,
невыносимых, как семь зверей
А самый синий свистит в свирель!
А весной
Мне снится
что я —
восьмой!

Тут и акцентный стих, и каламбурная рифма, и общая схема развертывания образности. Такого у Вознесенского много, но, возможно, не все к этому готовы, кому-то хочется читать то, что «как в школе». И это у Вознесенского тоже есть. Что если наше издание будет предлагать читателю только один тип из этих двух? Тот, что ему нравится.

Тогда нам нужно автоматически (потому что руками долго и тяжело, стихов Андрей Андреевич написал много) разделить все стихи Вознесенского на две корзинки, и показывать пользователю что-то одно, то, что ему нравится. Вот и долгожданное прикладное использование Digital Humanities, если вы вдруг думали, что это бесполезная академическая наука. Мы помогаем читателям наслаждаться поэзией, повышаем таким образом качество жизни.

Может показаться, что у такого подхода тоже есть свои минусы: поэтическое наследие окажется для читателя комфортным, слишком комфортным, там не будет неожиданностей уровня великих поэтических открытий. Но это обманчивое впечатление. Раздражение от непривычной формы в любом случае не даст оценить поэтическую силу высказывания.

Молодой Уильям Вордсворт разъясняет с некоторой подковыркой, что стихи не могут читать себя сами и читатель не может передвигаться по тексту наподобие индийского принца или генерала, раскинувшись в паланкине, не может переноситься с места на место, как мертвый груз. В идеале читатель — попутчик, спутник. Он идет с поэтом шаг в шаг, в какие бы дебри тот ни направлялся.

Да, в идеале все так, конечно. Но только наш мир далек от идеала, а человек слаб. Он не будет пытаться вникнуть в поэтику автора, который ему не понравился, когда вокруг так много контента, и просто закроет книгу.

Вознесенский писал стихи и в середине XX века, и в конце. И это очень разные стихи и по настроению, и по тематике. Вот из старого:

Сметая каноны, прогнозы, параграфы,
Несутся искусство, 
                 любовь 
                     и история —
По параболической траектории!
В Сибирь уезжает он нынешней ночью.
А может быть, все же прямая — короче?

А вот где чувствуются веяния нового времени:

В нас Рим и Азия смыкаются. 
Мы истеричны и странны. 
Мы стали экономикадзе 
самоубийственной страны

Что хотел бы видеть читатель? Может быть, и то и другое. А может быть, либо то, либо другое, и читать только одну из этих форм.

Вознесенскому было мало текста, он находил возможности для соединения его с графикой, и, как и всякий архитектор по образованию, умел и любил рисовать:

В небе, как над ресотраном,
букв горел порядок странный,
и в глазах сырые искры
я читал наоборотно:
А
К
С
И
О
М
А

С
А
М
О
И
С
К
А

Или даже так:

Материалы учебного проекта (в нашей внутренней номенклатуре он называется VOZNESENSKYLAB:POETICS) лежат в этом репозитории.

Способ, которым произведения отбираются для читателя, у нас называется «сценарий». Чтобы реализовать сценарий, нужно разбить все тексты на классы по какому-то параметру, а потом показывать читателю тексты только из одного такого класса. Если читатель привык и хочет видеть классическую силлаботонику, как в «Ты меня на рассвете разбудишь…», то мы не будем мучить его акцентным стихом.

Автоматическое распознавание метра до сих пор нерешенная задача, но нам и не нужно выполнять ее в полном объеме. Достаточно установить, классический (регулярный) стих перед нами или неклассический.

Но сначала нужно расставить в строках ударения. А вот это решенная задача, у нас теперь есть питоновский модуль ru_accent_poet (про него на СБ писали тут), который с этим справляется довольно сносно. Потом еще с этими ударениями нужно немного поколдовать и получается, что такие стихотворения, как «Баллада работы», «Баллада точки», «Фрагмент автопортрета», «Горный родничок», «Моё время», «Немые в магазине» написаны классическим амфибрахием; «Латышский эскиз», «Лень», «Лесалки», «Лунная нерль», «Лёшенька», «Март», «Мужиковская весна», «Нищий храм», «Новогоднее письмо в Варшаву», «Ода сплетникам», «Оленья охота», «Осень Пастернака», «От трёх до четырёх» — ямбом; а «НТР», «Обмен», «Обстановочка», «Очисти, снег», «Ода моей левой руке», «Ода одежде», «Одной», «Охота на зайца», «Открытие ГЭС», «Озеро», «Переезд», «Переход на Пушкинской», «Первый автобус », «Первый в жизни снег», «Песня акына», «Фотомастер», «Плач по двум нерожденным поэмам», «Платите женщине», «Плохой почерк», «Похороны Абдулова», «Похороны Гоголя Николая Васильича», «После сигнала», «Последняя электричка», «Потерянная баллада», «Повторный ангел», «Приятелю», «Пропорции» — неклассическим стихом.

Вообще-то не важно, про что написаны стихи. Главное — как. Но читателю этого не объяснишь. Поэтому наш долг подобрать для него произведения на одну тему. Для этого есть цифровой инструмент — тематическое моделирование. Если его использовать, то можно собрать вместе стихи Вознесенского на «женскую» тему: «Выписка из книги “Чародейство”», «Бьют женщину», «Нынче время — крупных лаж», «Богоматерь-37», «Донжуанизм», «Женское пламя», «Дача», «Хакер». А слова, которые связывают эти тексты вместе: женщина, бить, русский, мужчина, баба, стекло, нож, апельсин, словно, зеркало.

А еще мы можем посчитать, насколько сложно текст воспринимается, его «удобочитаемость» (подозреваю, чо слово «удобочитаемость» не удобочитаемое — филологический парадокс из той же серии, что гаплология не срабатывает на слове «гаплология»).

К самым простым стихам Вознесенский пришел в 1990-е.

Для электронного издания теперь достаточно отобрать стихи по получившемуся значению: в категорию простых попадут стихотворения с высчитываемым показателем необходимого для понимания уровня, например: «Гарь», «Шахты», к группе сложных отнесем стихотворения с показателями выше среднего, например: «Демонстрация языка», «Сан-Франциско—Коломенское…».

В информационном смысле мы уже давно живем каждый внутри своего пузыря. Такие же пузыри нас ожидают и в сфере электронного издания поэзии.

Но, может быть, это не так плохо. Ведь и сам образ пузыря имеет в поэзии давнюю шекспировско-блоковскую традицию.