Читать нас в Telegram

Аннет Маркхам (Annette Markham) — профессор информационных наук в Орхусском университете Дании и член ассоциации интернет-исследователей (AOIR). Она с 1980-х годов изучает то, как люди действуют в интернете, также она занимается темами будущего и этики в онлайн-исследованиях, теорией и методологией онлайн этнографии и метафорами интернета. Клуб любителей интернета и общества вместе с изданием «Системный Блокъ» подготовили перевод статьи Маркхам для Оксфордского хэндбука по качественным методам исследований.

Читать первую часть перевода

Вторая часть посвящена различным понятийным рамкам, сквозь которые исследователь может смотреть на интернет: сеть как инструмент, место или способ существования. Также в этой части рассматривается опасность «датафикации» человеческого опыта — веры во всемогущество анализа данных, в его способность объяснить и в перспективе предсказать социальные процессы и культурные явления любой сложности. Не отрицая важности и полезности работы с данными, Маркхам отмечает, что важная ценность этнографии — «слышать голоса отдельных людей, узнавать о локализованных смыслах и понимать культуру интуитивно и чувственно». Не потерять эту ценность в погоне за Big Data — важная задача современного ученого.

В конце статьи Маркхам говорит о социальной ответственности науки: консультируя IT-индустрию, ученые могут повлиять на то, какой опыт получают люди в цифровой среде и к каким последствиям это приводит. Развитие технологий несет одновременно новые преимущества и новые опасности: например, те же методы анализа данных, которые позволяют предотвращать болезни и уменьшать уровень смертности, могут использоваться и для усиления политического контроля. Поэтому от ученого и от общества требуется критическое отношение к «датафикации» — излишний кибер-оптимизм становится угрозой гражданским свободам

Концептуальные рамки для интернет-исследований

Подобно тому, как пользователи интернета могут определять интернет как инструмент, место или способ существования (Markham, 1998), социальные исследователи по-разному воспринимают явления, связанные с интернетом. В свою очередь, это определяет способы, которыми исследователи описывают поле; где или на чём они фокусируют внимание; как они концептуализируют этнографический материал; что является или не является данными (и вообще можно ли использовать термин «данные» для описания информации, которую собирает или производит исследователь); и, наконец, что в итоге составляет их толкование. Для классифицикации того, как качественные интернет-исследователи думают о связанных с интернетом контекстах, я использую следующую эвристику. Мои концептуальные рамки построены на следующей предпосылке: дизайн исследования выстраивается из того, как исследователь определяет границы своего проекта.

Границы какого-либо проекта не существуют заранее, а строятся на основе философского, логистического или экспериментального взгляда на феномен, в зависимости от того, как феномен представляется исследователю, или от того, как исследовательские вопросы приоритезируют те или иные элементы. В эту эвристику входят следующие подходы: 1) интернет как посредник или инструмент для сетевого подключения; 2) интернет как площадка, место или виртуальный мир; и 3) интернет как способ существования.

Эти концептуальные рамки не представляют типологию интернет-контекстов или даже континуум их концептуализации. Также оговорюсь, что эти концептуальные рамки не является растяжимыми и, конечно, не претендуют на всеобъемлющий характер. Тем не менее, они служат отправной точкой для определения того, как интернет-исследователи определяют свои исследовательские перспективы, особенно когда они пересекаются с этнографическими подходами. [1]

Интернет как инструмент, посредник или сеть связности: этнография сетевой социальности

Большая часть исследований, которые попадают в эту концептуальную рамку, фокусируется на культурных практиках в насыщенных интернетом контекстах. Исследователь с таким подходом может быть заинтересован в том, как проявляют себя определенные аспекты интернета или цифрового воздействия — например, как анонимность в интернете может способствовать травле, или как видеосвязь может помочь людям поддерживать отношения на расстоянии. Хотя исследования «культур связности» (van Dijck, 2013) могут сильно отличаться друг от друга по форме и масштабам, общая тема, проходящая через этот тип исследований, фокусируется на центральности индивидуальных и групповых практик, социальных отношений, и культурных образований, на том, как они поддерживаются разными аспектами интернета.

Поле исследования не обязательно располагается онлайн, но оно в некоторой степени опосредовано возможностями интернета. Более или менее стабильные социокультурные образования могут возникать благодаря общим интересам (онлайн-группы по интересам), общему использованию определенной платформы (например, пользователями Twitter) или определенным дискурсивным тенденциям (например, Reddit). «Сетевая социальность» — это недавний термин, который используется многими исследователями для описания этих культурных образований; он позволяет подчеркнуть, как технокультурные смысловые микросистемы создаются через конвергенцию многих элементов, включая контент, технологическую инфраструктуру и паттерны использования (например, Castells, 2009 van Dijck, 2013, и Papacharissi, 2011).

В связи с тем, как разрослись концептуальные рамки сетевой социальности за последние два десятилетия, для изучения этих социальных образований можно найти примеры применения как традиционных, так и экспериментальных методов. Последние могут сочетать онлайн и офлайн-методы. Разделение онлайн и офлайн теперь не так важно, как взаимодействие между людьми, чьи жизни связаны или затронуты этими сетями.

Выстроенное дискурсивно, или в результате коммуникационных взаимодействий между несколькими расположениями, «расположение поля переходит из ограниченного пространства, в котором пребывает исследователь, к чему-то, что более точно отслеживает изучаемый социальный феномен» (Burrell, 2009, p. 195). Postill & Pink (2012) говорят, что такой подход следует рассматривать как этнографию, связанную с интернетом, а не как интернет-этнографию, поскольку «исследовательская среда рассредоточена по веб-платформам, постоянно развивается и меняется, включая в себя как физическую, так и цифровую локализацию» ( стр. 125). Исследователи могут фокусироваться на том, что происходит оффлайн, онлайн, или на их пересечении. Как отмечает Баррелл, идею «поля» лучше всего переосмыслить как сеть, в которой расположены исследовательские интересы (с. 196).

Независимо от того, как мы локализуем исследование, основное внимание в этих концептуальных рамках сосредоточено на том, как интернет концептуализируется в качестве инструмента или средства для коммуникации и связи, и как социальное воздействие опосредуется или затрагивается одним или несколькими возможностями интернета.

Интернет как место или мир: этнография иммерсивных сред

В начале 1990-х годов исследователи особенно часто фокусировались на «киберпространстве» — такой подход подчеркивал, что Интернет является отдельным культурным пространством, в котором происходит значимое взаимодействие между людьми. Несмотря на отсутствие физической архитектуры, интернет может внутренне восприниматься как место, вызывать у человека ощущение присутствия, не только на рассчитанных на это платформах (например, в компьютерных играх и виртуальных мирах), но и через дискурсивные действия и перемещения. Этнографический подход хорошо переносится в иммерсивные среды, создающиеся на основе возможностей цифровых сетей. Как отмечают Беллсторф, Нарди, Пирс и Тейлор (2012), этнография всегда была «гибкой, отзывчивой методологией, чувствительной к возникающим феноменам и новым исследовательским вопросам» (стр. 6). Полевая работа и связанные с ней методы выполняются в киберпространстве таким же образом, как и в аналогичных не-виртуальных средах.

Концепция «интернет как место или мир» описывает работу исследователей, считающих размерность или пространственность важной характеристикой исследуемого сообщества, и для большинства, если не для всех исследователей в этой категории, существует довольно четко определенный жизненный мир, подлежащий изучению. Делая такое заявление, я отсылаю к работам одних из наиболее выдающихся исследователей в этой области — Тома Беллсторфа, Бонни Нарди, Силии Пирс и Т.Л. Тейлор, которые отмечают, что некоторые «особенности этих пространств предлагают собственный набор факторов, которые следует учитывать» (2012, стр. 4). Эти авторы подчеркивают четыре ключевые характеристики: во-первых, виртуальные миры — это «насыщенные объектами среды, среди которых участники могут перемещаться и с которыми они могут взаимодействовать» (стр. 7). Во-вторых, виртуальные миры являются многопользовательскими по своей природе, следовательно, природа мира раскрывается в сосуществовании с другими. В-третьих, «[эти миры] устойчивы; они продолжают существовать в той или иной форме, даже когда участники выходят из системы » (стр. 7). В-четвертых, виртуальные миры «позволяют участникам воплощать себя в аватарах» (стр. 7), представленных в текстовом, визуальном или ином виде.

Важно отметить, что в концептуальной рамке виртуальных миров «парадигма этнографических исследований не подвергается фундаментальным преобразованиям или искажениям на пути к виртуальным аренам, потому что этнографические подходы всегда изменяются для каждого поля, в том числе в реальном времени в процессе исследования» (стр. 4).. Если мы согласимся с разделением, предложенным Беллсторфом, Нарди, Пирсом и Тейлором (2012), то «сетевые среды» — это не то же самое, что «виртуальные миры», поскольку социальные сети сами по себе не несут в себе характеристик «погружения в мир» или «воплощения». Как признают исследователи, платформы могут содержать виртуальные миры, как, например, Farmville внутри Facebook. Также, некоторые шутеры от первого лица могут показаться иммерсивным миром для некоторых пользователей. Однако если в сетевой среде нет определенного ощущения места, а также постоянства мира при отключении пользователя, категория виртуальных миров неприменима.

На первый взгляд выделение границы поля на основе платформы, такой как Second Life или World of Warcraft, кажется достаточно простым. Однако чтобы понять особенности изучаемого культурного образования необходима более точная демаркация. Во-первых, эти иммерсивные среды являются большими и сложными, с количеством участников, доходящим до миллионов. Во-вторых, в этих средах обретаются бесчисленные культуры и субкультуры.

Контексты, которые являются менее иммерсивными, такие как Facebook, блоги или списки почтовой рассылки, создают различные трудности. Например, исследователь может обнаружить сильные культурные образования или сильно ощущаемое участниками определённого сообщества чувство общего пространства, однако создание и поддержание этого сообщества может распределяться по множеству разных платформ. Выбор того, на чем именно следует сосредоточить внимание, может быть определен только в контексте, совместно с теми участниками, чьи взаимодействия и определяют эти культурные границы. Важно отметить, что эти границы не обязательно совпадают с какими-либо разграничениями онлайн/офлайна или реального/виртуального — эти границы являются совершенно отдельным вопросом.

В то время как некоторые исследователи могут представить рассматриваемый мир как «автономный», и проводить свои исследования в рамках определённых регионов и параметров виртуальной среды (например, на определённом острове в Second Life), другие сталкиваются с необходимостью исследовать людей, населяющих определённое игровое пространство не только онлайн, но и оффлайн. Например, в своих исследованиях гильдий Тейлор (2006) определяет границы поля в рамках игровой среды, но общается с представителями культуры в разных местах, будь то через текстовый чат в игровом пространстве или лично на игровых фестивалях.

Интернет как способ существования: этнографии современного социального мира в цифровую эру

Многие антропологи, такие как Миллер и Слейтер (2000), реагируя на ранние интернет-исследования киберпространства и виртуальности в отрыве от так называемой «реальной жизни», настаивали, что «если вы хотите добраться до [рассмотрения] интернета, не начинайте с этого» ( стр. 5). Вместо этого они утверждали, что «мы должны относиться к Интернет-медиа как к непрерывным и встроенным в другие социальные пространства, происходящим в повседневных социальных структурах и отношениях» (стр. 5).

В этой третьей категории мы оказываемся перед самой последней точкой в континууме — интернет оказывается встроен в структуру нашего мировосприятия в целом. Хорст и Миллер утверждают, что цифровая антропология «наконец-то подрывает сохраняющуюся среди нас иллюзию о не медиальном, не окультуренном, примитивном мире» (2012, стр. 12). Если рассматривать технологическую медиацию как саму собой разумеющеюся, единственным способом выделить её как категорию исследования будет правильный тип исследовательского вопроса.

Другими словами, если интернет — это способ существования, он становится почти ничем не примечательным способом осуществления наших взаимодействий с другими, потому что он «встроен, воплощен и повседневен» (Hine, 2015). Однако его влияние на способы взаимодействий и отношений оказывается гораздо более глубоким, чем у каких-либо других медиаторов до него. У многих исследователей, которые принимают это во внимание, возникают фундаментальные вопросы о том, как люди ощущают переживают присутствие этого посредничества в их социальных отношениях, и как в связи с этим они себя чувствуют. Для других исследователей могут возникнуть вопросы на уровне базовых концептуализаций социальной жизни: как мы можем интегрировать такого повсеместного медиатора, как интернет, в наше понимание дружбы, аутентичности, знаменитости, публичной сферы и других общих категорий значений и культурных опытов?

Работа в рамках этой концептуальной рамки позволяет изучать характеристики отношений сами по себе, ведь они встроены в «социально-техническое», и, возможно, всегда такими были. Бакарджиева (2011), например, подчеркивает взаимосвязь интернета с множеством других практик и отношений. Она идентифицирует переход от идеи отдельного «киберпространства» к повседневной жизни как «маркер второй эпохи медиума» (2011, стр. 59). Это становится возможным благодаря онтологическому сдвигу, посредством которого мы понимаем социальную реальность как полностью опосредованную: «Медиа задают стандарты нашего опыта переживания мира и того, как мы понимаем свою роль в нем. Медиа-жизнь отражает то, как медиа являются одновременно и необходимой, и неизбежной частью нашего существования и выживания » (Deuze, 2012, p. xi).

Как уже упоминалось в начале этой главы, концептуальная рамка «инструмент/место/способ существования» может быть полезным эвристическим подходом, но её не следует воспринимать как типологию. Она также не является всеобъемлющей. Я упускаю здесь много иных типов обращения к интернету. Например, можно использовать возможности Интернета для изучения тем, не связанных с ним непосредственно. Многие люди проводят этнографические интервью в Интернете или собирают этнографические материалы с сайтов, где взаимодействуют группы или отдельные лица (например, Twitter, Facebook), загружают аудиовизуальные материалы (например, на Youtube) или представляют свои идеи каким-либо образом (например, в блогах, комментариях, на форумах). Если исследователь работает с Интернет-объектами скорее инструментально, не фокусируясь на них, он не будет встраиваться в эти концептуальные рамки. Также я не упоминаю недавние термины, такие как нетнография, технография или этнография, так как предполагается, что они включены в вышеприведенную концептуальную рамку в качестве конкретных подходов или методов.

Позвольте мне, наконец, отметить, что эта концептуальная рамка лучше всего работает в качестве приблизительного руководства или начала разговора в более широкой экологической перспективе об отношениях между людьми и их технологиями в цифровую эпоху. Эта конкретная итерация основана на выделенных мной ранее концепциях того, как мы можем понимать Интернет и, следовательно, жить с ним и изучать его в качестве исследователей (например, Markham, 1998, 2003, 2011). В свою очередь, моя концепция — это ремиксы категоризаций, предложенных Крисом Манном и Фионой Стюарт (2000), и концепции, появившиеся в кураторских томах Стива Джонса в 1995 и 1997 годах. Мы видим, что разрабатывается множество таких концептуальных рамок, каждая из которых предлагает немного разные способы рассмотрения и точки входа в работу со связностью и отношениями между технологиями, компьютерами, цифровыми медиа и людьми.

Сопротивление датафикации и действие, направленное на изменение

Теперь я хочу перейти к ещё более глобальному уровню, на котором маленькие действия отдельных исследователей играют роль в больших политических вопросах. В этой главе я была больше сосредоточена на отношении, чем на технике. Это был мой осознанный выбор по двум причинам. Во-первых, проблема понимания колоссальных изменений, связанных с «цифровым», что бы под этим не подразумевалось, побуждает этнографов обратиться к истокам антропологии и задаться вопросом о том, почему и как классические антропологи разрабатывали определенные методы для своей работы, и как нам найти соответствующие методы для работы внутри глобальных спутанных информационных потоков. Для этого требуется внимание к основным предпосылкам и сильным сторонам качественных, интерпретативных подходов.

И во-вторых, одновременно с этим мы существуем в контексте проблемной и стремительно развивающейся мировой тенденции к датафикации человеческого опыта. Финансирование направляется на «научно-обоснованный» дизайн исследований, а налогоплательщики требуют измеримых решений реальных проблем. Качественные исследователи во всем мире вынуждены реагировать: изменять свой словарный запас в соответствии с этой риторикой, изменять свои методы в соответствии с позитивистскими критериями, или ничего не делать, но это грозит дальнейшей маргинализацией. Основания для любого альтернативного ответа на эти три невозможных варианта должны быть заложены на эпистемологическом уровне.

Несмотря на стратегическую ценность таких утверждений, как «этнографические данные и так всегда были большими», «в небольших данных есть ценность» или «большие данные нуждаются в насыщенных данных», факт в том, что сила этнографического исследования не в данных, в любом смысле этого слова, используемого вычислительными учеными, статистиками или экономистами. Конечно мы занимаемся подсчетами разных вещей. Конечно, мы можем использовать корпуса данных, которые помогают нам думать о культурных формациях, которые мы изучаем. Мы используем компьютеры чтобы сортировать материалы полевых работ. Но интерпретирующая этнография не является наукой о данных, и акт интерпретации — независимо от того, насколько ей могут помочь машины и машинное обучение — представляет собой основанный на человеческом мышлении набор решений о том, что имеет значение, выявление смысла «подмигивания по поводу подмигивания» (Гирц 1973). Из-за того что тенденция к обращению с людьми как с данными продолжается, эпистемологическая основа этнографической интерпретации является важным противоядием. Но это требует переориентации внимания на образ мышления, социальные установки и причины для проведения исследования. Это не означает, что мы должны избегать термина «данные», но нам нужно не забыть провести тонкую грань между стратегическим использованием термина и использованием позитивистских эпистемологий, которые поддерживают эту концепцию.

Как подчеркивалось в двух последних изданиях этого хэндбука, цель качественного исследования заключается в том, чтобы выйти за рамки нашей основной цели: интерпретации, глубокого понимания, и, в итоге, насыщенного описания, и обратиться к следующим вопросам: Какова наша роль в более широком масштабе и сфере охвата? В чём заключается продукт нашей интеллектуальной энергии и работы? Стены академической индустрии, кажется, продолжают рушиться вокруг нас. Мы находимся в удивительном положении, когда наша речь обращена сразу к нескольким аудиториями. Сопротивление риторике количественного анализа и датафикации может показаться небольшим действием. Но это не так. Этнографическое представление культурной сложности одновременно и противостоит, и усиливает статистическую абстракцию вычислительного анализа. Этнография отличается тем, что ее методы позволяют нам слышать голоса отдельных людей, узнавать о локализованных смыслах и понимать культуру интуитивно и чувственно.

Этнографическое мышление — незаменимый инструмент для разработчиков интерфейсов и инфраструктур нашего будущего, помогающий понять комплексность человеческого опыта. Как наша методологическая и эпистемологическая основа качественных исследований поддерживает определенные способы познания и подходы к анализу социальных проблем? Как наши результаты могут из описаний превратиться в инструменты вмешательства, которые побуждают различные структуры к социальной практике? Сильверстоун (2007) утверждает, что наша моральный вызов состоит в том, чтобы лучше понять, как наши исследования встраиваются в более крупные смысловые структуры. Это непосредственно связано с этикой и будущей ответственностью. То есть мы не должны работать с этикой как результатом нашего обучения на прошлых ошибках. Вместо этого мы производим этику будущего, прямо во время повседневной академической исследовательской работы.

Этнография может быть отличной рамкой для работы со сложными культурными явлениями, помогая нам составить насыщенное описание того, «что здесь вообще происходит». Наши исследовательские результаты становятся основой того, как пользователи, дизайнеры и другие исследователи концептуализируют социально-техническую экологию, в рамках которой мы существуем. Это влияние ощутимо и реально: качественные интернет-исследователи, такие как Нэнси Бэйм и Мэри Грей в случае с Microsoft, или Женевьева Белл с Intel, могут оказывать влияние на то, как компьютерщики проектируют пользовательские интерфейсы, или на способы, которым вычислительные биологи могли бы концептуализировать и отмечать расовые категории в последовательностях ДНК. Цифровые ученые, такие как Дженна Баррелл, Триша Ван и Дана Бойд, занимают активную, заметную и критическую роль в социальных сетях, используя свои этнографические исследования в качестве академической основы для реакции на актуальные общественные проблемы, кризисы и споры. Это не просто отдельные прикладные исследования, специальные пропагандистские мероприятия или исключительные примеры. Это ученые, которые осознанно проводят такие исследования, о которых будут читать разные аудитории, которые могут быть описаны такими способами, чтобы легко распространяться и быть понятными людям из разных областей знаний.

Заключение

На данный момент этнография в эпоху постинтернета находится на этапе переосмысления процессов и продуктов исследований. В то время как сильные традиции и наследие создают опору для лучших работ в этой области, инновации и междисциплинарность продолжают смешивать методы и дают исследователям возможность справиться с потоковыми процессами и глобальной сетевой социальностью. В этот переходный период экологическая перспектива может помочь ученым оставаться гибкими и адаптивными.

Несмотря на давление, вызванное идеей приспособить нашу риторику и даже наши методы к современным тенденциям количественного анализа и сбора данных, этот тип анализа никогда не был целью или сильной стороной этнографии. Нам жизненно важно сохранить нашу эпистемологию в то время, как все больше и больше объяснений человеческого опыта выводится из больших данных. Baszanger & Dodier (2004) напоминают нам, что этнография не может быть выведена из кодифицированных элементов, собранных во время исследования. Это важно. Действительно, это может быть один из немногих инструментов в нашем распоряжении, которые мы можем швырнуть в махину анализа данных, которая производит удивительно точные репрезентации наших симпатий, антипатий и склонностей. Успех прогностического моделирования — это наше ближайшее будущее, в котором вычислительные мощности и автоматизированный сбор данных могут, например, давать нам новую информацию о заболеваниях, что хорошо. Но одновременно с этим они приводят к тревожному росту прогностических методов, направленных на политический контроль (Brayne, 2015). Такое возможно только в обществе, которое считает, что жизненный опыт и человечность якобы могут быть сведены к отдельным единицам информации и проанализированы с помощью вычислительных средств. Именно в этих условиях крайне важно сопротивляться и противостоять неизбежности этой тенденции. Мы можем сделать это только путем выделения основных аспектов этнографического подхода.

Конечно, не каждый, кто занимается этнографией в XXI веке, хочет или даже должен противостоять политическим вызовам, упомянутым в этой главе. Но, как я уже упоминала в начале, эта глава существует, потому что в цифровом есть что-то уникальное. Конечно, цифровые технологии влияют на формы и практики того, что мы называем культурой. Но основная задача этой главы — помочь исследователям обратить внимание на свои методы: наши исследования могут и будут определять этику наших будущих социальных структур и практик. Мы играем ключевую роль в определении того, что считается человеческим опытом, как он учитывается, чьи истории оказываются высказанными, и как люди представлены в этих высказываниях. Независимо от того, намеренно мы выполняем эту политическую функцию или нет, наши формулировки и другие решения, принятые в небольших исследовательских проектах, имеют значение. В то время, когда весь мир продолжает беспрепятственно переживать технологические преобразования, которые влияют на повседневную социальную жизнь как в интимном, так и в глобальном масштабе, я считаю эту ответственность за создание лучшего будущего одновременно бременем и даром, который нам надо принять.

Сноски

  1. Стоит заметить, что для качественных исследований существует крайне мало концептуальных рамок и классификаций; это очень молодое поле, которое прорезается сквозь почти все научные дисциплины. Кроме того, многие из работающих в этой области с самого начала избегали категоризаций из стремления к разнообразию и перекрёстным взаимодействиям
Источники
  1. Baszanger, I. & Dodier, N. (2004). Ethnography: relating the part to the whole. In Silverman, D. (Ed.) Qualitative Research: theory, method and practice, 2nd edition (pp. 9-34). London: Sage.
  2. Baym, N. (1999). Tune in, log on: Soaps, fandom, and online community. Thousand Oaks, CA: Sage.
  3. Boellstorff, T., Nardi, B., Pearce, C. & Taylor, T. L. (2012). Ethnography and virtual worlds: a handbook of method. Princeton, NJ: Princeton University Press.
  4. Brayne, S. (2015). Stratified surveillance: Policing in the age of big data. Talk at Microsoft Research Labs, Cambridge, MA, February 2015.
  5. Bromseth, J. C. H. (2002). Public places — public activities? Methodological approaches and ethical dilemmas in research on computer-mediated communication contexts. In A. Morrison (Ed.), Researching ICTs in Context (pp. 33-61). Inter/Media Report 3/2002. Oslo: University of Oslo.
  6. Burrell, J. (2009). The Field Site as a Network: A Strategy for Locating Ethnographic Research. Field Methods, 21(2), 181-199.
  7. Castells, M. (2009). Communication Power. Oxford: Oxford University Press.
  8. Deuze, M. (2011). Media life. Media, Culture & Society, 33(1), 137–148.
  9. Deuze, M. (2012). Media life. Cambridge, UK Malden, MA: Polity Press.
  10. Ess, C. (2009). Digital Media Ethics. Cambridge: Polity.
  11. Ess, C., & The AOIR Ethics Working Committee (2002). Ethical decision-making and internet research: Recommendations from the AOIR Ethics Working Committee. Available from: http://www.aoir.org/reports/ethics.pdf
  12. Geertz, C. (1973). The interpretation of cultures: Selected essays. New York, NY: Basic Books.
  13. Hine, C. (2015). Ethnography for the Internet : embedded, embodied and everyday. London: Bloomsbury Academic.
  14. Horst, H. & Miller, D. (2012). Digital anthropology. London: Berg.
  15. Jones, S. (1995). CyberSociety : computer-mediated communication and community. Thousand Oaks, CA: Sage.
  16. Jones, S. (1997). Virtual culture : identity and communication in cybersociety. London, Thousand Oaks, CA: Sage.
  17. Kendall, L. (2003). Hanging out in the virtual pub: Masculinities and relationships online. Berkeley, CA: University of California Press.
  18. Mann, C. & Stewart, F. (2000). Internet communication and qualitative research : a handbook for researching online. London: Sage Publications.
  19. Markham, A. N. (2003). Metaphors Reflecting and Shaping the Reality of the Internet: Tool, Place, Way of Being. Paper presented at the conference of the International Association of Internet Researchers in Toronto, Canada, October 2003.
  20. Markham, A. N. (2011). Internet Research. In Silverman, D. (Ed.). Qualitative Research: Theory, Method, and Practices, 3rd Edition. London: Sage.
  21. Markham, A. N. (2012). Fabrication as ethical practice. Information, Communication & Society, 15(3), 334-353.
  22. Markham, A. N. (2013a). Fieldwork in social media: What would Malinowski do?. Journal of Qualitative Communication Research, 2(4), 434-446. DOI: 10.1525/qcr.2013.2.4.434.
  23. Markham, A. N. (2013b). Remix culture, remix methods: Reframing qualitative inquiry for social media contexts. In Denzin, N., & Giardina, M. (Eds.). Global Dimensions of Qualitative Inquiry inquiry (pp. 63-81). Walnut Creek, CA: Left Coast Press.
  24. Markham, A. N. (2015). Produsing ethics [for the digital near future]. In Lind, R. (Ed.). Produsing Theory in a Digital World 2.0: The Intersection of Audiences and Production in Contemporary Theory, Vol. 2, (pp. 247-256). New York: Peter Lang.
  25. Markham, A. N. & Baym, N. (2009). Internet Inquiry: Conversations about method. Thousand Oaks, CA : Sage.
  26. Markham, A. N., & Buchanan, E. (2012). Ethical decision-making and Internet research: Recommendations from the AOIR ethics working committee (version 2.0). Available from: http://www.aoir.org/reports/ethics2.pdf
  27. Markham, A. N., & Buchanan, E. (2015). Internet Research: Ethical Concerns. In Wright, J. (Ed.), Encyclopedia of the Social & Behavioral Sciences (pp. 606-613). Elsiver Press.
  28. Markham, A. N., & Lindgren, S. (2014). From object to flow: Network sensibility, symbolic interactionism, and social media. Studies in Symbolic Interaction, 43, 7-41.
  29. McKee, H. & Porter, J. (2009). Playing a good game: Ethical issues in researching MMOGs and virtual worlds. International Journal of Internet Research Ethics, 2(1), 5-37.
  30. Miller, D. & Slater, D. (2000). The Internet : an ethnographic approach. Oxford; New York: Berg
  31. Nissenbaum, H. (2010). Privacy in context technology, policy, and the integrity of social life. Stanford, CA: Stanford Law Books.
  32. Salmons, J. (2010). Online interviews in real time. Thousand Oaks, CA: Sage.
  33. Salmons, J. (2014). Qualitative online interviews: Strategies, design, and skills, 2nd edition. London: Sage.
  34. Silverstone, R. (2007). Media and morality : on the rise of the mediapolis. Cambridge, UK: Polity Press.
  35. Suchman, L. (1987). Plans and situated actions : the problem of human-machine communication. Cambridge, UK: Cambridge University Press.
  36. Taylor, T. (2006). Play between worlds : exploring online game culture. Cambridge, MA: MIT Press.
  37. van Dijck, J. (2013). The culture of connectivity: A critical history of social media. Oxford: Oxford University Press.
  38. Van Maanen, J. (1988). Tales of the field: On writing ethnography. Chicago, IL: University of Chicago Press.