Важный источник пополнения «открыточной базы» — музейные коллекции. Одна из таких коллекций принадлежит Еврейскому музею и центру толерантности. Благодаря сотрудничеству с ним наша база пополнилась 184 цифровыми копиями старых открыток. Большая часть открыток написана на русском языке, есть открытки на немецком и на польском. Все они относятся к первой половине XX века, но очень разбросаны на карте — от Антверпена до Казани.
Коллекцию открыток Еврейского музея можно тематически разделить на семь подгрупп, не считая переписки, обладающие единичными экземплярами открыток. Причем открытки из трех переписок относятся к периоду Второй Мировой войны и были отправлены прямо с фронта посредством полевой почты. Подобные артефакты помогают лишний раз оценить вклад в самых разных народов в борьбу за мирное будущее своей страны.
Наибольшее количество открыток относится к переписке супругов Израелитан — Михаила Григорьевича и Сони — в 1908-1912 годах. Иногда участницей переписки становилась и сестра Михаила Маня. По содержанию открыток можно догадаться, что Михаилу Григорьевичу часто приходилось ездить по делам в Давлеканово Уфимской губернии, в то время как проживали они с супругой в местечке Дисна Виленской губернии. В весточках друг другу Михаил и Соня рассказывают о своих рабочих буднях, делятся историями из жизни детей и друзей.
В открытке № 3416 Михаил рассказывает жене о походе в театр во время поездки в Давлеканово:
«Давлеканово, 14/X.1912 г. Милая моя дорогая Соничка! Мое письмо с Мих. Моис. наверное получила, а также 35 ф. пшен. и банку огурцов. Масло и еще пшеницы для кур привезу лично. Особенных новостей нет. Я чувствую себя хорошо но скучаю, а потому дабы развлечь себя иду ежедневно в театр, я был так на [? Хмару], Наталка-Полтавка, Тарас Бульба и Жидивка Выхристка, и сегодня ставится, трупа довольно хорошая, она должно быть после базара поедет в Уфу. Затем целую тебя и Раюсеньку много много раз. Остаюсь люб. Вас Михаил».
Примечательно, что на лицевой стороне открытки, где на фото изображен ребенок, Михаил подписал имя дочери.
Даже из такого маленького текста можно сделать выводы о жизни семьи Израэлитан. Сам факт выезда и довольно долгого пребывания за пределами Черты Оседлости говорит о том, что Михаил Григорьевич Израэлитан был либо достаточно состоятельным купцом, либо их приказчиком. Очевидно, он являлся эмансипированным евреем, который полностью оторвался от ортодоксальной еврейской общины: в свое свободное время он развлекается походам в провинциальный театр.
Следующая подгруппа из коллекции Еврейского музея состоит из девяти открыток, которые отправили друг другу братья Меер Герчикив и Давидик. Меер писал брату об учебе («у меня может быть экзамен 1 сентября или 21 августа»), а в открытке № 3504 рассказал о трагичном случае, произошедшем с их знакомым Фали:
«Дорогой Давидик! Я получил твою открытку и прошу тебе когда ты получишь эту открытку чтобы ты ответил. Ты знаешь Фалу [нрзб] он [? комиссар] так он поехал с Гомеля то напали на него разбойники с ним был и Лифшиц он отдал им 135 рублей, а у Фали было немного денег он сегодня им другие говорят стал дал убежать и дали выстрел он слез с воза и сел на воза и умер, другие говорят что он получил разрыв сердца и умер. Это было в лесу но сегодня или завтра я буду знать. Я бы хотел поступить куда-то в город. тут я не могу. Как поживает дядя тетя. Привет всем. и Давочка письмо я буду писать другое о себе. Твой брат Меер»
В приведенном тексте в роли “разбойников”, вероятнее всего были дезертиры. Дезертирство стало бичом российской армии после Февральской Революции 1917 года. Уже в самом начале Первой Мировой можно отметить стойкое неприятие мобилизации среди крестьянства. После Революции дезертирство стало массовым явлением: количество бежавших из армии увеличилось в пять раз. Довольно часто они становились героями криминальных хроник. Например, газеты в Петрограде писали о “бандах хулиганов” с оружием, которые занимались грабежами в столице.
События, которые описаны в тексте открытки произошли весной 1917 года в Черниговской губернии, около города Добрянка, где проживал Меир Герчикив. Черниговская губерния в годы Первой Мировой принимает немалое количество беженцев, через нее возвращаются дезертиры. Вероятно, Фаля стал случайной жертвой ограбления одной из подобных компаний бывших солдат. Косвенно на случайный характер ограбления указывает и относительно небольшая сумма отобранных денег.
Переписка братьев Герчикив интересна также тем, что она наглядно демонстрирует то, насколько серьезно новые политические веяния влияют на традиционный уклад жизни евреев из местечка во время Революции. Например, письмах Меера Герчкива жалобы на отсутствие подходящей муки для выпечки мацы органично сочетаются с упоминанием празднования дня Парижской Коммуны.
Четыре открытки формируют переписку Василия Троицкого с сыном Михаилом и женой Шурой. В открытке № 3323 глава семейства рассказывает о поездке в Бердичев Киевской губернии, где в августе 1914 года Михаил занимался устройством госпиталя.
«14.VIII.1914. Милая и дорогая Шурочка! Продолжаем устройство госпиталя, а живем пока все еще в вагонах, которые поставлены на запасной путь. В своем госпитале мы с Сергеем Петровичем поместимся в канцелярии, которая занимает большую комнату. Все остальные товарищи (т. е. доктора, заведующий хозяйством) фармацевт и один санитар — интеллигентный человек, учитель гимназии, попавший с нами по идейным побуждениям, займут одну общую комнату. Большую общую комнату отвели для сестер. Крепко тебя целую, Привет Клане, Мише пишу отдельно. Твой В. Троицкий».
Переписка семейства Шнеерсон в корпусе открыток Еврейского музея представлена шестью открытками с довольно приличным разбросом по дате написания. Несколько открыток относятся к 1939 и 1942 годам, часть — уже к 1950 году.Из открытки № 3512 можно узнать новости из жизни многочисленной родни семьи Шнеерсон и их знакомых, а также погрузиться в атмосферу быта конца 1930-х годов:
«30/I Дорогие! Сегодня получила ваше закрытое письмо. Была только что у Фаины, сидела у них неск.[олько] час.[ов] . Она меня трогает своей заботой. Хороший человек она! Левушка старался меня развлечь, показывал кино, кот.[орое] он сам смастерил. Ник. Павл. поправился, но мать Фаины все время прихварывает; больше лежит, чем ходит. Фаина шлет горячий привет. Как я понимаю из писем, Леон плохо себя ведет. Нехорошо! Скажите ему, что до тех пор, пока я не узнаю, что он хорошо себя ведет, я ему писать не буду. Здесь можно достать детские сандалии. Если ему нужно, то напишите какой номер. Я уже работаю, сегодня был первый вых.[одной] день и я его использовала для отдыха. Обедаю пока в ресторане, совсем не плохо. Сейчас мы так наладили , что 1/2 часа можно пообедать. Скоро надо будет заготовить для меня [? шпроты и сардины], т.к. они могут долго стоять. Сейчас я питаюсь лучше, чем в Москве. Закуски разнообразные и питательные. Привет [? Абраму и Анне Павл.] Целую крепко Эся. {Я здесь не мерзну, т.к. не очень холодно, тепло одета. Как [нрзб] сам? Привет им всем. Напишите Фаине, она будет очень рада}».
Около двух десятков открыток сохранилось из переписки Залкинда Льва Иосифовича с фронта с мамой, оставшейся в Москве, во время Второй Мировой войны в период с сентября 1941 года по ноябрь 1942 года. Лев Иосифович был призван в армию в сентябре 1941 года и воевал в составе пулеметной роты.
В открытке № 3335 Лев Иосифович передает привет своим родным и переживает за маму и сестру Цилю:
«30/I — 42 г. Дорогая, любимая мамочка! Несколько часов назад получил твое письмо от 16 [нрзб], которое меня очень обрадовало. Большое спасибо, что ты сама мне написала. Меня очень огорчает, что по вине почты тебе приходится переносить излишние волнения. Ведь я себе представляю сколько ты без того переживаешь. Милая мамочка! Большое спасибо за твои теплые, ласковые слова и пожелания. Твой наказ я постараюсь с честью выполнить и буду бить немецких гадов при первой возможности. Я так же, как и ты, дорогая, надеюсь, что 1942 принесет нам больше радости, чем прошлый. Дорогая мамочка! Тебе очевидно приходится много стараться, чтобы свести концы с концами и прожить на Цилечкино жалование, а обходится без продуктов рынка так же очень трудно. Я очень сожалею, что не могу вам помочь как следует. Привет Цилечке, родным и знакомым. Крепко тебя целую. {Постарайся мамочка писать чаще. Я здоров. Новостей у меня нет}».
Одна из самых любопытных открыток относится к переписке красноармейца Михаила Эйдельмана в 1942 году со своим отцом — Соломоном Бенциановиче. Эйдельманом. Открытка № 3472 выделяется на фоне остальных четырех открыток из переписки рассказом автора о чтении одной книги во время столь редкого в военное время отдыха:
«1/VI-42 г. Дорогие! Впервые за время войны я получил отдых. Да, да — самый настоящий отдых в пределах части. Продлился он несколько дней. Я сейчас ем, сплю и читаю. Кормят нас сейчас почти до сыта, но к сожалению мы очень мало получаем жиров и совсем не получаем овощей. Читаю я сейчас замечательную книгу: Иосиф Флавий «Иудейские древности». Это конечно не беллетристика, но читаю я ее с большим интересом. Изучаю историю своего народа. От вас что-то давно ничего не имею. Пишите. Целую Миша.»
Обращает на себя внимание ремарка про жиры и овощи в открытке. Ее появление неслучайно: Соломон Бенцианович Эйдельман был одним из ведущих советских диетологов. С 1933 года он работал в Институте Питания. Очевидно, он немало внимания уделял вопросам питания и в своей собственной семье. Поэтому, в переписке со своим отцом Михаил Эйдельман довольно часто пишет о еде: он отчитывается перед отцом о количестве калорий, углеводов и т. д.
Второй интересный момент в этом тексте — книга, которую читает Михаил Эйдельман. До начала войны он воспринимал себя исключительно как советского гражданина. Но участие в боях, информация о погибших родственниках на оккупированных территориях, сильно воздействует на самоидентификацию многих советских евреев, которые стали осознавать себя как отдельная национальность. В тексте четко отражен момент смены самосознания. Подобная трансформацию можно проследить во многих текстах евреев-красноармейцев, которые начинают осознавать свою национальную идентичность именно во время войны.
Еще одна серия открыток периода Второй Мировой войны повествует о дружеских отношениях Л. Когана и Виктории Мальт. Солдат был призван на службу в конце 1942 года, и все годы войны состоял в переписке с Викторией Сергеевной.
Красноармеец Коган пишет прямиком с фронта своей «подружке» об успехах армии и интересуется состоянием своих близких.Другая очень интересная открытка из переписки — № 3483 — написана в марте 1945 года буквально посреди сражения:
«Виктория Сергеевна! Бог весть с каких пор не получал от тебя ни строчки. Здорова ли? Где? В Москве? Ты строила планы — не знаю, как тебя представить сегодня, какой и в какой обстановке. А у нас здесь начались события. Дорога. Пишу на этот раз реально среди огня, среди пожару. Вокруг пылают подоженные деревни — светло как днем. Летают синие огоньки пуль. Справа грохочет артиллерия. Двигаюсь с одним из наших подразделений. Сейчас сижу у телефона. Передышка. Жду разведчиков. Виконька! Напиши пару строк, если оно дойдет до тебя. Очень жду их. Будь здорова, дорогая. Чертовски желаю с тобой поговорить».
Виктория Мальт была подругой группы московских поэтов-ифлийцев: Павла Когана, Давида Самойлова и Бориса Слуцкого (о судьбах поэтов-ифлийцев во время войны см. в нашем интервью). Слуцкий упоминал Мальт в своих воспоминаниях как «знакомую редактрису», которая ранее часто бывала в доме у Павла Когана. У участников переписки были разные последующие судьбы. Виктория Мальт после войны работала редактором отдела детского вещания Радиокомитета, была автором детских книг.
