Здесь зерно сожженных башен

Очевидно, что это лирика в чистом виде. То есть поэт не рассказывает нам истории, не повествует о событиях, а дает несколько отдельных статических картин, возможно, связанных между собой ассоциативно. Непосредственный эмоциональный подход в том, чтобы почувствовать эту связь, может быть даже отрешившись при этом от того, что именно сказано в стихотворении, просто переключившись на волну его звучания. Рациональный филологический подход в том, чтобы вскрыть и описать, в чём эта связь заключается.

То, что это не история, а серия кадров, подчеркивается пониженной плотностью глаголов: полноценный только один («освежает»), глагольная семантика есть ещё в причастии «сожженных», которое уже наполовину прилагательное, а что именно делает лодка (вероятно, «находится»), просто опущено.

Есть ли что-то, что объединяет эти картины? Для первых двух строк можно совершенно определенно сказать, что это романтическая лексика. Башни, средневековые замки (желательно, чтобы они уже были превращены в руины, на что намекает и причастие «сожженных", или хотя бы несли на себе следы запустения) — это традиционный и в какой-то момент уже приевшийся всем романтический антураж, самую сильную инъекцию которого русской поэзии сделал В. А. Жуковский: «Там башня, там стена, там свод упадший», «Только с вершины той пышно плющем украшенной башни» и т. д.

«Ропот света», то есть «то, что говорят в высшем обществе» и говорят, по всей видимости, неодобрительно, ещё один типично романтический образ. Противостояние сильной творческой личности (например, поэта) и толпы — второй узнаваемый сюжет («Я не хочу, чтоб свет узнал / Мою таинственную повесть»), будящий нужные ассоциации. Вместе первая и вторая строка вызывают к жизни нужную тематическую линию, оформленную в своё время Жуковским, Лермонтовым и их последователями.

Более того, в библиографии Жуковского мы можем даже отыскать ответ на вопрос, о каком именно зерне в связи с башнями идёт речь, и при чем тут «сожженных». В балладе "Суд божий над епископом» (сделанный Жуковским перевод «Godʼs Judgment on a Wicked Bishop» из английского романтика Роберта Саути) рассказывается о злом епископе Гаттоне, который накопил большие запасы зерна (!), но не захотел делиться им с голодающими людьми и сжег (!) просителей прямо в амбаре, перед этим пообещав им угощение. Наказанием ему стало нашествие мышей, которые сначала уничтожили все запасы епископа, а потом вознамерились сожрать и его самого. Гаттон безуспешно пытался скрыться от них в башне (!), которая и по сей день стоит посреди Рейна в Германии и называется Mäuseturm (ʽмышиная башняʼ). Все ключевые компоненты сюжета в нейросетевой строке есть, только в перепутанном порядке, как это часто бывает у нейросетей.

Но третья и четвертая строка не поддерживают эту тенденцию. «Ланиты» — общепоэтическое слово, и, строго говоря, могли бы появиться в стихотворении любого поэта любой эпохи, кроме, может быть, тех, кто принципиально дистанцировался от традиционной поэтической эстетики (как Маяковский, который иронизировал над мечтающими «в поэзии отвести душу на сиренях, персях, трелях, аккордах и ланитах»). Лодка (ладья, чёлн, корабль) тоже традиционный поэтический образ, который имеет несколько общепринятых трактовок, как, например, со времен Горация корабль — это метафора государства, здесь, очевидно, неподходящая.

Не очень поэтически звучит «мошка», но в собирательной форме «мошкара» она легитимизирована в поэзии, например, Пастернаком: «Как летом роем мошкара / Летит на пламя, / Слетались хлопья со двора / К оконной раме». Обратим внимание, что здесь мошка сравнивается со снежными хлопьями, а снег появится в нейростихотворении уже в следующей строке.

Наконец, последняя картина передает нам плотный образ «неба-снега», то есть такого сильного снегопада, в котором снег заполняет и как бы замещает собой небо. Цельность этого образа подчеркивается сходством звучания: слова отличаются только звуком «с» и «г/б», при том, что последние оба звонкие взрывные. Примерно такой же пейзаж появляется в «Большой элегии Джону Донну» Бродского, где весь мир, и корабли в том числе, засыпает под тихо падающий снег: «Спит парусник в порту. Вода со снегом / под кузовом его во сне сипит, / сливаясь вдалеке с уснувшим небом».

Итак, стихотворение всё же распадается. С точки зрения рационального подхода, здесь представлены два самостоятельных куска, один из которых традиционно романтический, а другой поэтический «вообще», без стилевой локализации. Как про такое писал Гумилёв, «трудно разобрать, где кончается метафора, где начинается недоразумение». Но точное воспроизведение романтического вектора в первых двух стихах обнадёживает.

Автор комментария:
Орехов Борис