Какова цель науки?
С физиками и химиками понятно: они создают фундамент для разработки технологий, математики обеспечивают эти технологии единообразием воспроизведения, закрепляя в расчетах условия, при которых получаются нужные материалы и конструкции. А что же гуманитарии?
Они, вроде как, тоже ученые, но какие-то не такие: сталелитейные сплавы не создают, технологий производства процессоров на 10 нм от них не дождешься, прогнозов развития тоже; да даже рычагов управления обществом придумать не могут, это за них делают представители социальных наук: политологи, экономисты и социологи.
Может быть, тогда отменить гуманитариев за ненадобностью? Мысль не нова, гуманитарии действительно иногда (в особенно тяжелые периоды для общества) исчезают с карты социальных явлений и существований, но почему-то всегда возвращаются. Как жизнь, которую как ни истребляй, а она снова находит себе дорогу. В пандемию история про очищение природы стала мемом: оказалось, что достаточно нескольких недель без деструктивной антропогенной деятельности, как дикая природа поднимает голову, дельфины возвращаются к берегам, у которых их не видели десятки лет, и про разгул живности в зоне отчуждения в Чернобыле тоже все знают. Вот и гуманитарии так же. Камни пройденных дорог росток обязательно пробить сумеет, даже не стоит этому удивляться.
Значит, гуманитарии зачем-то нужны. И если даже в какой-то момент решить иначе, это будет не навсегда, они обязательно вернутся.
В конце VIII — середине IX века в Европе случилось Каролингское возрождение,
то есть расцвет литературы, искусств, архитектуры, юриспруденции, а также теологических изысканий. Как расцвет это явление должно было восприниматься на каком-то фоне, этим фоном были т. н. темные века. Были они вправду темными или нет, вопрос дискуссионный, но понятно, что было тогда людям непросто, а особенно трудно было представителям мира литературы, искусства, архитектуры и юриспруденции. Не до того было европейцам, не до искусства: континент переживал потрясения, ставшие следствием распада Римской империи, то есть разрыва межрегиональных связей, отголосков Великого переселения народов, нашествий многочисленных варваров и прочих вандалов. Нужно было выживать, тут не до высокого. А потом стало немного поспокойнее, людям опять стало до того и гуманитарии вернулись: Алкуин, Теодульф, Ангильберт, Эйнхард, Адальгард, Пётр Пизанский, Павлин Аквилейский, Павел Диакон, Дунгал, Дикуил… Так происходило и в другие времена и в других частях света. Гуманитарная наука похожа на траву, она быстро погибает при неблагоприятных условиях, высыхает при любых заморозках. Но стоит погоде смениться, снова засветить солнышку, как трава снова покроет все поле.
Не в любой момент гуманитарии способны доказать свою сиюминутную значимость и право на существование здесь и сейчас. Но сама история доказывает их необходимость в дальней перспективе, в, как говорил Бахтин, большом времени.
Гуманитарии, безусловно, изучают, как устроены их странные предметы интереса. Физики описывают материю, ее свойства и внутреннее строение, а, скажем, филологи — литературу. Литература штука непонятная и требующая внимания («предмет темный и исследованию не подлежит»). Почему-то она волнует сердце и душу, хотя и не любая, не всех и не всегда. И не худо бы разобраться, что, когда и кого волнует, получилась бы технология. Вот мы знаем, как на человека действует экстракт корня валерианы и настойка боярышника, благодаря этому у нас есть технология, мы можем применять ее в медицинских целях. Вот и филологам бы так же систематизировать знания про механизмы воздействия литературы на людей, а потом продавать экстракт Шекспира в аптеках, но, надо признать, занимаются они этим как-то вяло. Или даже совсем не занимаются. Избегают, отмахиваются, когда им предлагают. Значит, сами гуманитарии видят свое предназначение в чем-то другом. В чем именно, проговаривают редко, потому что стесняются. Потому что неприлично быть учеными, но не быть при этом похожими на физиков. А гуманитарии на физиков не похожи. Физика за последние полтора века совершила рейдерский захват самого понятия научности, и даже не все представители естественных наук теперь соответствуют строгим критериям принадлежности к ученому сообществу, того и гляди от стаи отстанут биологи, и их заклеймят, как и гуманитариев, представителями противоестественных 🤡 наук.
Право физиков на монополию в определении понятия научности я не признаю. И мне смешон Александр Панчин (не физик, а биолог, осознающий только что описанную мной опасность, и тем быстрее бегущий поперек батьки в пекло наукообразного мракобесия), с 2000-х годов ведущий неравную борьбу с Гегелем.
Поэтому и проговорить, в чем предназначение гуманитариев, я не постесняюсь.
Я думаю, что гуманитарии обеспечивают две важные для человеческого сообщества функции: память и диалог. Гуманитарии сразу после заморозков обычно нужны только за одной надобностью: уметь читать древние тексты. Это уже потом, по мере того, как длятся тучные годы, они обрастают завиральными интерпретациями, оторванными от жизни теориями, СПГС и прочими остроумными артефактами игры ума. А сначала ученый гуманитарий — тот, кто знает древние языки, умеет на них читать и понимать написанное (одного знания языка порой недостаточно, как напоминает нам вульгарная русская рифма про книгу и фигу).
Решусь сказать (возможно, я ошибаюсь и коллеги-гуманитарии меня поправят в рамках диалога), что историк философии даже не про то, что на самом деле думал и писал Платон, а про то, чтобы поддерживать возможность диалога с Платоном, а также с Эпикуром, Вергилием и Горацием. И с Гегелем, как бы это ни показалось Панчину странным. И именно потребность в таком диалоге заставляет гуманитарную науку каждый раз возрождаться после пожара или заморозков.
Зачем нужен такой диалог, я не знаю, но что он нужен людям и в 2024 году, был нужен и в 1024, и в 24 г., и будет нужен в 3024 году, несомненный эмпирически осязаемый факт. Ну ладно, про 3024 г. не факт, но вероятность высока.
Как остроумно резюмировал это главный редактор СБъ, к помощи интеллектуальной и риторической зоркости которого я с удовольствием прибегаю: гуманитарная наука — провайдер и поставщик протоколов для подключения к сетям Платона (Эпикура, Вергилия, Гегеля).
Несмотря на сопутствующие методологические затруднения («а зачем вообще тут нужны протоколы?» — скажут иные; это же как «в общении с богом мне посредники не нужны»), это довольно выпуклое описание того, как работают гуманитарные науки.
Итак, память и диалог. И то, и другое требует интеллектуальной изобретательности. Поэтому я считаю, что гуманитарии, эксплуатирующие шаблонные и стереотипные решения, профнепригодны. Как сказал бы Цицерон: «ubi est acumen tuum?» То есть: где твой мозг? (дословно – где твоя острота ума?)
Диалог — это то, что Аверинцев (на мой вкус, не слишком удачно) назвал службой понимания. Понимание в бытовом смысле часто требуется ближнему, современнику, а для гуманитариев понимание тесно сплетено с памятью, которая всегда направлена в прошлое. Память была ключевым понятием для Ю. М. Лотмана: «Культура есть память. Поэтому она всегда связана с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества и человечества».
Из-за этого историки (которых я не считаю вполне гуманитариями, ну ладно, пусть) в недавнем прошлом, когда преодолели в себе комплексы непохожести на естественников, двинулись в сторону человека, личности, носителя памяти. Возникла oral history, взлетела семейная история, стали так ценны частные воспоминания незнаменитых людей.
Поэтому для меня было бы и научно, и гуманитарно коснуться одного эпизода из истории моей семьи.
Я про нее иногда говорю на своем подкасте об университетах например, в беседе с Р. Р. Вахитовым мы вспоминали, что мой дед был ректором Башкирского Сельхозинститута.
На сайте общества «Знание» была его биография:
Байков Александр Михайлович
«Родился 25 августа 1919 года в дер. Большой Бор Молодотуцкого района Калининградской области. В 1938 году закончил Ленинградский учетно-экономический техникум, в 1941 году – Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б), в 1943 году – Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Участник Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. В 1946–1952 годах работал пропагандистом, заведующим сектором пропаганды, заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации Башкирского обкома ВКП(б). В 1952 году, когда в составе Башкирской АССР были образованы Уфимская и Стерлитамакская области, возглавил отдел пропаганды и агитации Стерлитамакского обкома КПСС. В 1953–1954 годах работал заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации Башкирского обкома КПСС. В 1954 году избран секретарем Уфимского горкома КПСС, в 1956–1969 годах – помощник первого секретаря Башкирского обкома КПСС. В 1969 году назначен проректором по учебной работе Башкирского сельскохозяйственного института. В 1973–1982 годах – ректор БСХИ. Кандидат экономических наук, доцент. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, двумя орденами «Знак Почета».»
— биографическая справка общества «Знание»
Тут опечатка, конечно. Калининской области. Нынешняя Тверская. Не было в 1919 году никакой Калининградской области, да и Калининграда. В остальном верно. И да, дед учился в РГГУ ВПШ.
Семейная легенда (документов у меня нет) говорит, что не закончил, потому что ушел на фронт.
В истории нашей семьи война сыграла не такую трагическую роль, как для других семей страны.
Бабушка и дедушка выжили, хотя дед и получил несколько ранений. Более того, вместе свела их именно война.
По семейной легенде они оба какое-то время жили в Ленинграде после школы, ходили на одни и те же спектакли, но так и не познакомились, пока не встретились уже по-настоящему на дорогах войны в 1943 году.
Вот статья 2014 года о нем.
Пишут, что был видным государственным деятелем. Действительно, человеком он был в Республике не последним. Для меня существенно, что есть подписанная ему книга главного башкирского поэта Мустая Карима:
Я его довольно неплохо помню, несмотря на то, что мне было совсем мало лет, когда он ушел.
Я был капризным ребенком и обижался на него за многое тогда. А сейчас я знаю, что дед тогда делал все правильно, а я был не прав.
Я оцифровал для «Пишу тебе» оставшиеся от того времени открытки, в основном, адресованные ему. В августе 2024-го деду было 105.
А еще дед написал книгу. Не художественную, нет.
Байков А.М. Развитие скотоводства в Башкирии. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1967.
Долгое время я не мог вписать ее в свою модель мира, где приоритетное место было отведено художественной культуре и гуманитарной науке. Но теперь мне место этой книги и в мире, и в моей личной истории стало понятнее.
Во-первых, у книги совершенно прекрасная обложка, полностью погруженная в полиграфическую культуру 60-х.
Графический минимализм, узнаваемая палитра, затейливые рисованные шрифты: пучеглазая «В» и кокетливая ножка у «А» достойны отдельного эссе. Все как надо.
Во-вторых, очерк деда основан на числовых данных и приправлен так полюбившимися специалистам по Digital Humanities (которыми я тоже теперь занимаюсь) визуализациями.
В-третьих, книга деда в 1960-х написана в русле популярного сейчас направления экономическая история, тоже одного из флагманов Digital Humanities. Книга так и называется: «историко-экономический очерк».
Появление экономической истории было предсказано в «Острове пингвинов» Анатоля Франса: «Настоящий труд мой, следует признать, относится к истории в старом понимании этого слова — то есть в известной последовательности излагает события, о коих сохранилась память, и указывает по мере возможности их причины и следствия, — так что принадлежит скорее к области искусства, чем науки. Существует мнение, что подобный метод перестал уже удовлетворять умы, требующие точных знаний, и что древняя Клио, по нынешним временам, попросту болтунья. И, разумеется, когда-нибудь появится история более достоверная, исследующая условия существования, устанавливающая, что производил и потреблял тот или иной народ в ту или иную эпоху в разных областях своей деятельности. Такая история будет уже не искусством, а наукой, соблюдая точность, старой истории недоступную. Но для этого необходимо множество статистических данных, коими народы — и, в частности, пингвины — до сих пор не располагают».
Кстати, об экономической истории есть интереснейший канал в Телеграме.
А саму книгу можно скачать здесь.
Не скажу, что дед был пионером Digital Humanities в России. Не был. Все-таки экономическая история, которой он занимался, не humanities, а social sciences. Но опытный литературовед тут же отыщет связь и скажет, что его книга подготовила мою, тоже про Башкирию с цифрами и со множеством черно-белых графиков. А вот моя — это уже настоящие Digital Humanities.
