Не так давно мы рассмотрели, как разнится история и динамика призыва солдат в годы ВОВ в республиках Советского Союза. На призывы, среди прочего, повлиял размах репрессий Большого террора в разных частях страны. О том, какой эффект он оказал на поведение солдат в военное время, рассказывает Анна Лёвина, выпускница магистратуры по Digital Humanities в НИУ ВШЭ. Она исследовала этот эффект с помощью статистических методов.
Призыв после репрессий: можно ли проследить взаимосвязь
Большой террор — значимый и трагичный эпизод истории России, изменивший судьбы миллионов людей как в годы репрессий, так и на долгие годы после. То же самое можно сказать и про Великую Отечественную войну: она стала поворотным моментом в истории страны в XX веке. А можно ли исследовать эти два явления — сталинский террор 1930-х и ВОВ — в их взаимосвязи? Оказывается, можно, если применить количественные методы и использовать оцифрованные базы данных, связанные с репрессиями и войной.
Прежде всего, мне было интересно узнать, существуют ли взаимосвязи между действиями солдат на фронте и показателями интенсивности репрессий Большого террора, происходивших в регионах РСФСР в 1937-1938 гг., из которых они были призваны. Чтобы проверить, есть ли зависимости между этими данными, я провела серию статистических тестов на значимость корреляций, результатами которых хочу поделиться в этой статье.
Исследователи приходят к выводу: даже если государственный террор не оказывает прямого воздействия на человека, он сказывается на его восприятии государства и поведении как в мирной жизни, так и в условиях военного времени (Grosjean 2014). Другими словами, солдаты, чей опыт взаимодействия с государством до войны был положителен или нейтрален, могут относиться к своим воинским обязанностям иначе, чем те, кто считает действия власти несправедливыми или даже опасается за свою жизнь. Эффекты репрессий могут быть разнонаправленны. Подводя итоги, я постараюсь сформулировать направление этого эффекта: будет ли высокий градус репрессий запугивать бойцов и, допустим, мотивировать их на героические поступки или, напротив, побудит к дезертирству.
От каких данных отталкиваться?
Долгое время основным источником данных о репрессиях для многих исследований служил архив «Жертвы политического террора», собранный международным обществом «Мемориал»*, о котором мы рассказывали в нашей статье о цифровой памяти Большого террора. В архивные материалы «Мемориала» вошли записи из личных дел людей, арестованных по 58 статье уголовного кодекса РСФСР, которая предусматривала меры наказания за контрреволюционную деятельность. Объем материалов, представленных в архиве — около 3 миллионов записей о репрессированных. Некоторые утверждают, что материалы Мемориала покрывают до 70% приговоров по 58 статье. Другие исследователи оценивают эти данные как ~ 30% приговоров.
Альтернативой материалам Мемориала могут служить работы Олега Мозохина, полковника и профессора Академии военных наук. Работы автора интересны в том числе потому, что ему открыт доступ к материалам Центрального архива ФСБ России и Архива Президента РФ. Все необходимые данные доступны на официальном сайте Мозохина, а также собраны в его книге «Репрессии в цифрах и документах. Деятельность органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ (1918–1953 гг.)» (Мозохин 2018). Показатели репрессий по регионам РСФСР в этом источнике, как правило, значительно превышают данные Международного Мемориала*, что подтверждает предположения об объеме охвата информации о репрессиях внутри «Мемориала».
Историкам известно, что лимиты на аресты и расстрелы для каждого региона были предусмотрены с учётом численности его населения (Юнге, Биннер 2003). Для того чтобы точнее оценить градус репрессивности регионов РСФСР, я нормирую количество репрессий в каждом из них на численность населения региона. Источником информации о численности населения выступает перепись населения СССР от 1939 года.
Говоря о «поведении солдат на фронте», я понимаю «поведение» как набор действий и моральных выборов, которые они совершали. Формализовывать такие категории непросто. Я решила отталкиваться от причин выбытия бойцов из действующей армии. Эти данные я беру из Обобщенного банка данных «Мемориал» (не путать с Международным Мемориалом). Он содержит в себе около 17 миллионов документов о безвозвратных потерях и почти 20 миллионов именных записей о потерях Красной армии в ВОВ. Для рассмотрения я выбрала такие причины выбытия как случаи (i) уголовных преследований и наказаний военных, например, «арестован» или «ВМН», (ii) дезертирства, (iii) пленений и (iv) гибели.
О чём расскажут данные о репрессиях?
Материалы источников данных о репрессиях во многом согласуются между собой по показателям репрессивности регионов: в списке из 10 регионов с самым высоким градусом репрессивности 7 совпадают для обоих источников. Представлю данные в виде таблиц и визуально, на карте регионального деления современной России:
При первом взгляде на карты заметно, что интенсивность репрессий по материалам Олега Мозохина в среднем выше по всем регионам. На мой взгляд, это следствие разительно бóльшего объема данных. В то же время самые высокие показатели репрессивности отдельных регионов (Карельская АССР и Коми АССР) наблюдаются именно на данных Международного Мемориала. Причиной этому могут быть более подробные по сравнению с другими регионами Книги памяти и активная работа правозащитных организаций, которой известны эти части страны. Многие исследователи отмечают, что данные о репрессиях в регионах Кавказа в архивах представлены относительно плохо. Последствия этого тоже можно наблюдать на карте. Наконец, хочу отметить, что каждый из источников выделяет территории бывшего Дальневосточного края, Сибири, отдельно Карельскую АССР, а также некоторые национальные республики как особенно подверженные террору части страны.
Изучая материалы о ходе и последствиях Большого террора, я выделила несколько основных причин высокой интенсивности репрессий в регионах:
- распространенность альтернативных коммунистам политических взглядов (например, бывшие «белые» регионы)
- процессы принудительной советизации территорий, присоединённых в 1939–1940 годах. В эту же группу можно отнести приграничные регионы
- большое количество спецпоселений, тюрем и лагерей, на которое, в свою очередь, зачастую влияла необходимость освоения земель и разработки месторождений
- принадлежность большой доли местного населения к этническим меньшинствам
- высокая степень религиозности населения, большое количество духовенства и служителей культа
- дополнительные, но не менее значимые причины, такие, как стремление местных троек НКВД выслуживаться и поднимать лимиты на аресты и расстрелы
Что удалось выяснить: найденные зависимости и их возможные причины
Прежде чем переходить к результатам статистических тестов, я хочу сделать несколько оговорок. Важно, что интерпретируя результаты тестов, я не стремлюсь выявить строгие причинно-следственные связи. Напротив, для каждого явления существует комплекс факторов, которые могли на него воздействовать. Предлагая объяснения результатам исследования, я постараюсь выявить многие из них, но часть неизбежно останется за рамками работы.
Другой момент состоит в том, что за формулировками официальных, а тем более, военных документов, часто скрываются дополнительные смыслы. В годы Великой Отечественной войны каждый составитель рапортов о военных потерях получал инструкции с определенным набором формулировок (Edele 2019). Например, согласно приказу №270 от 16 августа 1941 года, между причинами выбытия «пропал без вести» и «попал в плен» существовала кардинальная разница в последствиях как для самого солдата, так и для его семьи.
1. Солдаты из регионов с высокой репрессивностью чаще подвергались уголовному наказанию на фронте
Первой причиной выбытия солдат из Красной армии, которую я рассматривала, были случаи уголовных наказаний военных (арест, осуждение, расстрел и т.п.). Результаты тестов указывают на статистически значимую положительную корреляцию между количеством случаев наказаний и уровнем репрессий Большого террора в этих регионах (на данных Международного Мемориала). Другими словами, чем интенсивнее в регионе проводились репрессии 1937–1938 годов, тем выше была вероятность быть наказанными для солдат из этих регионов.
2. Нет связи между количеством зафиксированных случаев дезертирства и «репрессивностью» региона, из которого призван солдат
В то же время результаты следующей серии тестов показали, что интенсивность репрессий в регионах не связана с количеством дезертировавших солдат. На мой взгляд, такой результат может быть объяснен частыми и случайными эпизодами сокрытия информации о дезертирах. Эта тяжелая последствиями причина выбытия часто была заменена в официальных документах на формулировку «пропал без вести». Такие данные были удобны и для командиров военных формирований, которые, очевидно, не стремились подавать рапорты с большим количеством дезертировавших среди солдат своей части.
3. Солдаты из наиболее репрессивных регионов реже сдавались в плен
На следующем этапе я выявила другую зависимость: чем интенсивнее происходили репрессии в регионе РСФСР (отталкиваясь от данных Международного Мемориала), тем реже солдаты, призванные из этих мест, попадали в плен. Можно предположить, что, наблюдая широкий размах репрессий в своих регионах, солдаты старались избегать немецкого плена, предвидя попадание в советскую репрессивную машину после освобождения.
С другой стороны, нельзя не рассмотреть альтернативную версию: репрессии сделали солдат более покладистыми и лояльным власти, в связи с чем они лучше проявляли себя в боях. Однако, на мой взгляд, это не очень правдоподобно. Исследования показывают, что опыт государственного давления и репрессий приводит к неизбежному снижению доверия и потере расположения граждан (Grosjean 2014).
Наконец, на решение о сдаче в плен могли также повлиять учреждённые в то время блокирующие отряды (заградотряды), чьей задачей было предотвращать отступление солдат. Не стоит забывать и о возврате института военных комиссаров в июле 1941.
4. Солдаты из наиболее репрессивных регионов чаще погибали на поле боя
Тем не менее, кроме гибели, сложно сформулировать внятную альтернативу сдаче в плен. Многие ли солдаты выбирали смерть перед лицом пленения? Отталкиваясь от результатов тестов, можно найти подтверждения для предположения о том, что солдаты, призванные из наиболее репрессивных частей РСФСР (на основе данных Международного Мемориала) чаще погибали на поле боя. Возможно это происходило в том числе потому, что они стремились минимизировать вероятность оказаться в плену противника.
В начале статьи я упоминала два источника данных о репрессиях, к которым я обращаюсь. Интересное наблюдение состоит в том, что они практически единодушно подтверждают данные интенсивности репрессий по регионам РСФСР, но противоречат друг другу в ряде статистических тестов. Так, на данных, основанных на материалах Олега Мозохина, можно сделать вывод лишь о взаимозависимости уровня репрессий в регионе и случаев пленения солдат на 10% уровне значимости. На мой взгляд, вопрос согласованности данных о репрессиях — интересная и занчимая тема для исследований.
Заключение
Дополнительным маркером поведения солдат на фронте, помимо причин выбытия, можно назвать количество и вид полученных ими военных наград. Для этого параметра я также провела статистические тесты, но получить значимых результатов на этих данных мне не удалось.
Банки данных о Великой Отечественной войне предлагают характеристики людей, исследования которых могут рассказать немало интересных и важных историй о нашем прошлом и о нас самих. Исследуя их, историки спорят о роли репрессий Большого террора в Великой Отечественной войне, уместности подобной меры укрепления тыла и самой её возможности.
На мой взгляд, Большой террор — это, в первую очередь, трагедия в судьбах нескольких поколений. Известно, что в начале войны издавались приказы, формирующие армейскую дисциплину, производились показательные расстрелы солдат, вводились заградотряды, но, как утверждают исследователи, в действительности ход войны переломился, только когда к командованию фронтами пришли талантливые военные, а солдаты набрались недостающего им опыта (Хлевнюк 2019).
*Международное общество и правозащитный центр «Мемориал» объявлен в России иностранным агентом, поэтому я вынуждена указать это в статье
Источники:
- Grosjean 2014 — Grosjean Pauline. Conflict and social and political preferences: Evidence from World War II and civil conflict in 35 European countries. Comparative Economic Studies 56(3), 2014, P:424–451
- Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» [Электронный ресурс]. URL: www.memo.ru/ru-ru/. (Дата обращения: 10.04.2022)
- Мозохин 2018 — Мозохин О.Б. Репрессии в цифрах и документах. Деятельность органов ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ (1918—1953 гг.). М.: Вече, 2018
- Мозохин.ru [Электронный ресурс]. URL: mozohin.ru/info/about.html. (Дата обращения: 13.04.2022)
- Юнге, Биннер 2003 — Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «большим».
Секретный приказ No 00447 и технология его исполнения [Текст]: со специальным разделом А. Степанова «Проведение «кулацкой» операции в Татарии». С библиогр. при участ. Т. Мартина. М.: АИРО-ХХ, 2003 - Обобщенный банк данных «Мемориал» [Электронный ресурс]. URL: www.memo.ru/ru-ru/. (Дата обращения: 10.04.2022)
- Edele 2019 — Edele M. Stalin’s Defectors: How Red Army Soldiers became Hitler’s Collaborators, 1941-1945. Oxford University Press, 2019
- Хлевнюк 2019 — Хлевнюк О. В. Сталин. Жизнь одного вождя. Москва:
Corpus, 2019
