Лев Манович — профессор Городского университета Нью-Йорка, пионер компьютерных подходов в исследованиях визуальной культуры и медиа, основатель Cultural Analytics Lab в Нью-Йорке и Cultural Trends Lab в Тюмени. А помимо всех официальных титулов Лев Манович — важнейший визионер, провокатор и революционер цифровых исследований культуры. Его идеи часто звучат как послания из XXII века.
«Системный Блокъ» поговорил со Львом Мановичем о том, почему Тюмень или Ханой сегодня интереснее Лондона, Нью-Йорка и Токио, какое будущее ждет социальные сети, в чем российская культура прогрессивнее западной и почему нам при этом удается экспортировать только эстетику страдания.
О выборе тем для исследований
Я всегда пытался сочетать интересное и полезное. На протяжении всей моей творческой и академической деятельности (я получил PhD в 1993 году) меня интересовали темы, которые через какое-то время становились интересны всем. Я закончил математическую школу, приехал в Нью-Йорк и в первый раз стал работать с интерактивным компьютером. В 1982 году я в первый раз увидел компьютерную графику и понял, что появляется новое средство визуальной коммуникации, что пройдёт время — и оно будет не менее важным, чем фотография. В начале 1990-х годов я стал публиковать первые статьи про компьютерные изображения, компьютерную графику, новые медиа в контексте истории искусств. Тогда про это вообще никто не писал. Прошло 10 лет, и это постепенно стало интересно всем. То же самое произошло с большими данными.
В 2005 году, когда в социальных сетях было ещё мало пользователей, произошел такой визуальный взрыв, когда стало возможно прикреплять фотографии к блогам. Появился абсолютно новый способ изучать культуру: стало можно сравнивать не две страны, а все места сразу. Я понял, что компьютерная революция затронет все больше слоев общества, что она повлияет на изображение, на архитектуру, на гуманитарные науки. Так оно и получилось.
О проекте Cultural Trends Lab в Тюмени
После конца Холодной войны вся эта современная культура стала распространяться в Восточной Европе, в Азии. Мной движет идея доказать, что Нью-йорк, Лондон уже давно не являются центрами этой культуры, что она теперь происходит повсюду. Культура и знания стали такой глобальной сетью. Конечно, у Нью-Йорка, Лондона или Токио есть некоторые преимущества, но не во всех областях и не всегда. Есть вещи, которые здесь [в Восточной Европе и в Азии] происходят, а там не происходят. Cultural Trends Lab в Тюмени — это проект, где я наконец собрался с духом и сделал то, о чем мечтал с самого начала.
Мне пришло в голову, что если мы будем смотреть на большие данные, на определённого типа места и события, это даст немного другую картину культуры, чем если мы будем изучать только веб-странички и посты в социальных сетях. Проще всего этот проект объяснить, если перечислить данные, которые мы используем: мероприятия из Meetup (какие группы людей собираются, где они существуют, на какие темы общаются), данные из системы TimePad (изучаем, где какой тип события происходит, почему не происходит где-то в другом месте), все недели моды, недели дизайна, данные Министерства культуры, данные всех музеев, афиш и так далее. В итоге, мы соберем 20-25 источников, и это не предел, всегда можно что-то добавить. В итоге получается такой Google Maps для мировой культуры.
О мировых культурных трендах
Культуры в странах создают продукты, которые становятся востребованными по всему миру. И всегда появляются новые участники и новые продукты. В течение 50 лет Голливуд, Калифорния были очень влиятельными. Потом появился Болливуд. А в 2000 году — Корейская волна.
Почему корейская TV-драма стала так популярна? Потому что там показываются чувства, эмоции очень глубоко. Мои студенты как-то взяли один сюжет, который был сделан в Корее, в Гонконге и где-то еще. Выяснилось, что в корейском варианте был гораздо больший процент кадров с крупным планом. Они показывают эмоции, переживания. Это просто что-то такое, чего люди хотят, но чего никто другой еще не сделал.
У России есть очень много хороших продуктов, но они не уникальны. Есть прекрасные русские фотографы, кинорежиссеры, они иногда выстреливают, но не было какой-то такой «волны». То есть они делают то, что уже существует, делают не хуже, но не создают чего-то своего. Потому что Россия слишком «серьезная». Здесь люди хотят исследований. Это всё прекрасно, но нечего экспортировать. Ну, может, Россия экспортирует какую-нибудь эстетику страдания.
О проблеме цифровых методов
У объектов есть характеристики, которые можно извлекать, исследовать. Но этого всегда недостаточно. Скажем, фотограф фотографирует модель. И редакторы смотрят фотографии. Из 500 фотографий они выбирают такую-то. С точки зрения характеристик она ничем не отличается от всех остальных, но почему-то выбрали эту. Когда вам нужно понять, почему этот объект лучше других, его характеристики на самом деле не могут этого объяснить. Хотя чтобы видеть всякие исторические изменения, они подходят.
О будущем цифровых гуманитарных наук
Мне кажется, в гуманитарных исследованиях важно пытаться проводить нити от чего-то прошедшего в современное. Например, говорим про селфи — связываем с ренессансной живописью. И вторая вещь, которая сделала бы область живее: а почему бы гуманитариям не прогнозировать культуру? Тогда они будут более востребованы обществом. Они же понимают глубокие исторические изменения, закономерности. Почему бы не сделать конференцию «Изображение 22 века»? Это будут скорее фантазии, но им все карты в руки.
от чего-то прошедшего в современное».
О будущем социальных сетей
В социальных сетях вообще ничего не меняется с какого-нибудь 2010 года. Например, Facebook. Они уже не могут ничего изменить, потому что, когда у вас около 2 миллиардов пользователей… Поэтому у них интерфейс какой-то идиотский — они боятся что-то менять. Я не удивлюсь, если Facebook еще 30 лет будет таким же. В этом смысле то, что начало развиваться очень динамично, стало очень стабильным.
Но сейчас появляется новый момент. Современные интерфейсы с этими вертикальными колонками ограничены экраном телефона. Сейчас Twitter, Instagram – это просто лента, просто одна колонка. Но экраны начинают делать больше, поэтому интерфейс может тоже расшириться. Возможно, это изменит какие-то функции этих приложений, а может, станет другой сама форма коммуникации. И я этому очень рад. Мне всегда казалось, что сведение всего человеческого богатства всей культуры к одной колонке — это такое странное ограничение. Я никогда не писал про культуру телефонов, потому что я знал, что это временный период. Как портретные фотографии 19 века, маленькие такие.
О критике исследований
Вначале, лет 10 назад, мои работы очень критично воспринимали. Уже потом, когда идея цифрового метода в гуманитарных науках стала более понятной, тогда был уже гораздо более позитивный подход. Я бы сказал, что критика заключается в двух главных вопросах. Во-первых, в Европе очень боятся социальных медиа. Они правильно боятся. В Америке ничего не контролируется, поэтому там правят социальные сети, там можно хватать данные людей, а в Европе нет. Поэтому когда я стал заниматься социальными медиа, многие европейские поклонники сразу стали меня ненавидеть. Подумали, продался Фейсбуку.
Второй вопрос. Когда я делаю доклады, люди говорят: «Вот ты нам показал разные методы, которые можно использовать в визуальной культуре, там, кластерный анализ. А что-нибудь нашел такое оригинальное?». Я говорю: «Да, я нашел! Я же вам про это рассказал». Я действительно много интересного нашел. Например, что понятие стиля во многих случаях, оказывается, не работает. Но людям кажется, что я показываю методы, но не совершаю открытия.
Я сделал, например, открытие: на самом деле творчество Ван Гога плавно меняется, даже в последний период жизни. То есть его творчество — это не категория, а плавная река. Для меня это была бомба. Но народ не воспринимает. То есть непонятно, чего люди хотят, когда требуют больших открытий. Типа «Ван Гог написал Мону Лизу»?
О консервативности современной культуры
Мне кажется, что мы живем в очень консервативную эпоху. И поэтому культурные формы тоже консервативны. Даже если взять кино: нарратив, полтора часа… Стало как-то красивее, эффектнее, но в принципе, кино не меняется и так может продолжаться еще 100 лет. То, что должно было бы уже давно отмереть, так это классические журналы. Зачем они нужны, если можно опубликовать статью в интернете за 2 часа? Но даже это не отмирает. Для того, чтобы компьютеры изменили культуру, надо чтобы общество в какой-то момент стало более открытым. Я думаю, мы с вами такое трагичное поколение, потерянное: если бы мы родились в 1940 году, мы бы участвовали в революции 60-х; если бы мы родились сегодня, мы бы участвовали в революции, там, 2030 года. А мы просто в таком болоте.
в какой-то момент стало более открытым».
Об отличиях цифровой среды России от цифровой среды Запада
Я вижу два отличия. Во-первых, с точки зрения использования цифровой среды Россия — развивающаяся страна. В западном обществе всё было построено уже в 20 веке: в Америке, например, не было никаких фундаментальных трансформаций со времен гражданской войны. Поэтому все новое наслаивается на старое. И поэтому общество гораздо более консервативное. Применение всех технологий, инноваций, конечно, более прогрессивно в России.
Вторая вещь: в России по каким-то причинам очень много молодых людей ушло в культурную журналистику. Здесь есть целый срез культурных порталов с серьезным, даже инновационным содержанием и хорошим дизайном: Arzamas, или та же «Афиша» — которых у нас, в Америке, нет. У нас интеллектуалы пошли в академию или в компании, поэтому просто некому такие проекты создавать. А здесь вот они есть, и это довольно уникально, я этого в мире не вижу больше нигде.
Я пытаюсь обо всем этом рассказывать, но, к сожалению, такой негативный сейчас образ России. Людям просто трудно понять, что здесь что-то может происходить. Мне бы хотелось показать в этом диалоге, что в России это всё есть, не меньше и не хуже, чем в других местах. Если получится, конечно.
