Читать нас в Telegram
Иллюстрация: Женя Родикова

Андрей Коротаев — доктор исторических наук, профессор, директор Центра изучения стабильности и рисков на факультете социальных наук НИУ ВШЭ. «Системный Блокъ» поговорил с Андреем Коротаевым о том, как с помощью математических моделей историки могут анализировать прошлое и в некоторой степени предсказывать будущее, а ещё влиять на социальную политику стран. 

О количественных методах до компьютеров

Я очень рано стал интересоваться использованием количественных методов и пытаться их использовать для кросс-культурных исследований. Первое кросс-культурное исследование у меня было по корреляции между плотностью населения и социальной стратификацией. Оно показало, что главный экономический фактор появления государства и стратифицированного общества — это не производительность труда, а производительность земли. И я провёл его докомпьютерными методами: карточками, таблицами и калькулятором. Считаешь квадраты, смотришь количество степеней свободы и какие уровни значимости им соответствуют.

Главный экономический фактор появления государства и стратифицированного общества — не производительность труда, а производительность земли

Я один раз провёл это статистическое исследование докомпьютерными методами и после этого решил, что пока электронные версии этих баз данных не попадут в моё распоряжение, больше этим заниматься не буду. Потом выяснилось, что единственный способ получить электронные версии — поехать в Штаты к Стиву Боргатти и купить у него. Он мне в итоге их отдал бесплатно. Но я ещё долго не мог понять, как к ним подступиться. 

Я пробовал использовать количественные методы в исследовании древнего Йемена, потому что мне казалось, что для какого-то достаточно строгого обобщения без количественных методов обойтись довольно сложно. Я заметил определённые закономерности в древнейеменских надписях, и чтобы их зафиксировать, нужно было как-то их обсчитать. Я обнаружил, что в среднесабейских надписях (II–III века) человек никогда не писал о земле «его», а всё время писал о земле «их». А если брать древний период, какие-то надписи седьмого-шестого века до нашей эры, там ситуация очень отличалась. Там была какая-то более естественная ситуация: если автор надписи был один, он писал о земле «его», если авторов было двое, они писали о земле «их двоих» (двойственное число есть и в древнесабейском, и в сабейском, так же, как в арабском классическом), а вот если их было трое и более, тогда они писали о земле «их». 

Мне надо было понять, это случайность или нет, есть ли какие-то исключения. И количественные методы могут показать, что это действительно закономерность: в древний период, когда речь шла про недвижимость, один человек писал про «его» недвижимость, а вот в средний период, сколько бы авторов в надписи ни было, речь шла именно о множественном числе. При этом когда речь шла про какие-то другие объекты, то там всё было нормально: его, их двоих, их многих. То есть дело не в том, что двойственное и единственное число исчезли, а в том, что они исчезли именно в определённой позиции. В других позициях сохранялись. В конечном счете удалось показать, что данное обстоятельство связано с тем, что на северо-востоке Йемена родовая организация сформировалось только во второй половине I тыс. до н. э., а в древнейшей период её здесь не было. Это позволило по-новому взглянуть и на социальную эволюцию, ведь в Советском Союзе считалось, что родовая организация свойственна как раз первобытным обществам.

Для подсчётов я пользовался карточками. На карточке было написано название надписи, число авторов у этой надписи, объект недвижимости и какое местоимение, соответственно, рядом с ним указано. Эти карточки я сводил в таблицу. Тогда на такие исследования требовались многие месяцы. Но в 1990-е годы ведущая специалистка по древнему Йемену в Италии Алессандра Аванцини, которая работала в Пизанском университете, создала проект Digital Archive for the Study of pre-Islamic Arabian Inscriptions (DASI). Благодаря этому в течение долгого времени Пиза была центром мировых исследований Древнего Йемена. Сейчас практически все основные надписи переведены в цифровую форму. Поэтому теперь я за 2–3 минуты могу найти нужное слово, в каких надписях и контекстах оно встречается. 

Что такое клиодинамика и кто её придумал

Само слово «клиодинамика» придумал Пётр Турчин, сын создателя языка программирования «Рефал» Валентина Турчина, известного также благодаря соавторству в сборнике «Физики шутят» и участию в движении по защите прав человека в СССР, за которое он был выслан из страны. Его сын Пётр Турчин жил в Москве, начал учиться на биофаке МГУ, но решил переехать вместе с отцом в США и завершить образование там. 

Начинал Пётр с популяционной биологии. А когда понял, что никаких крупных открытий в ней уже сделать нельзя, решил пойти в математическую историю и попытался применить естественнонаучные методы к анализу исторических событий. Его идея была в том, чтобы преобразовывать существующие гипотезы исторического процесса в математические модели, что позволило бы сделать их однозначными и эмпирически проверяемыми. Проверку гипотез предполагалось делать с помощью баз данных. Это обеспечивало строгий процесс верификации и фальсификации научной гипотезы, а также давало возможность кумулятивного наращивания знания. 

Турчин также сооснователь базы данных Seshat: Global History Databank, коллекции исторических и археологических данных со всего мира. Seshat не очень юзер-френдли, человеку со стороны крайне сложно им пользоваться. Я думаю, что Турчин тоже признает, что надо её всё-таки ещё очень основательно доводить. Там очень ограниченный набор данных, глубина покрытия вроде до 7 тысяч лет до н. э., и идут они в основном с частотой 100 лет. Если брать анализ исторических процессов, то это расстояние между точками великовато. За сто лет столько может всего происходить.

Я должен сказать, что исторические процессы моделируются математически очень сложно, но выяснилась общая закономерность: чем глобальнее процесс, чем больше народу и чем крупнее временной отрезок он охватывает, тем легче он моделируется. Первое выдающееся открытие было сделано ещё Хейнцом фон Фёрстером. В Science в 1960 г. была опубликована его статья с провокационным названием Doomsday: Friday, 13 November, A.D. 2026 («Конец света: пятница, 13 ноября, 2026»). Он обнаружил, что численность населения мира с первого по 1958-й год описывается при помощи удивительно простого уравнения с фантастической точностью (к 13.11.2026 население Земли стало бы бесконечным, если бы человечество продолжало расти так же, как оно росло до 1958 года — прим. ред.), однако потом выяснилось, что после начала 1970-х годов это уравнение работать перестаёт. Траектория стала меняться, но в целом, всё равно описывается очень простыми уравнениями. А вот с чем более простыми объектами имеешь дело, тем более сложно это всё описать. 

О смертности и алкоголизме в 90-е 

В процессе работы над клиодинамическими моделями стала понятна сверхвысокая важность демографического фактора. Ведь численность населения играет колоссальную роль абсолютно во всех моделях и в клиодинамических тоже. И если брать длинные исторические ряды, то, в общем-то, это единственная переменная, по которой есть хоть какие-то долгосрочные данные. Прежде всего — численность населения. 

Исторические данные по демографии принято считать ужасными. Но если брать какое-то число, характеризующее некую социальную систему, то кроме демографии ничего и нет. Поэтому важность учёта демографических факторов абсолютна, в том числе для работы модели. 

Российской демографией я занялся под влиянием моей коллеги Дарьи Халтуриной. Это были 2004–2005 годы, когда смертность в стране выходила за все разумные пределы, абсолютно не соответствуя тому уровню социального, экономического и культурного развития, который был на тот момент. Дарья самостоятельно пыталась изучать эту проблему и пришла к выводу, что главный фактор — крепкие алкогольные напитки. 

Я считаю, что нам удалось привести убедительные аргументы в пользу алкогольной гипотезы. Невероятный рост смертности в 90-е многие объясняли экономическим спадом на фоне развала страны, обнищанием населения. Но давайте посмотрим на соседей: Армению, Грузию, где в тот же период экономический спад был в разы сильнее.

В Грузии прошла гражданская война, и экономика обвалилась больше, чем вполовину. Ереван был зимой занесён снегом, который никто не убирал, электричества не было — то есть, практически полный коллапс. При этом никакого роста смертности не было — ни в одной стране, ни в другой.

Только во время Карабахской войны увеличилась смертность в понятных половозрастных группах. Но, например, в Грузии среди пенсионеров и женщин даже во время гражданской войны роста смертности не было. В Армении также рост смертности был только среди мужчин призывного возраста, от 18 до 30 лет — тех, кто реально воевал в Карабахе. Затем всё закончилась, и смертность в Армении стала ничуть не выше периода до начала гражданской войны. 

Ещё один пример, подтверждающий нашу гипотезу, — в истории Средней Азии, где также был колоссальный кризис. В Узбекистане за этот период смертность среди мужчин даже чуть уменьшилась, но при этом выросла, хоть и незначительно, среди женщин. Из этого можно сделать вывод, что обнищание населения и экономический спад — недостоверная причина. 

Постсоветской страной, которая наиболее мягко прошла экономический кризис 90-х, была Эстония. На момент развала Советского Союза здесь был самый высокий ВВП на душу населения, его спад был незначительный, и страна раньше остальных стала из него выходить. Но при этом рост смертности оказался сопоставим с российским и был в разы больше, чем в Грузии и Армении, где экономический кризис был невероятных размеров. 

А что общего между Россией и Эстонией? То, что это страны водочные. Государство отказалось от водочной монополии, и благодаря системе безакцизного ввоза крепких алкогольных напитков — например, знаменитого спирта «Рояль» — в страну хлынул доступный алкоголь. Это привело к колоссальному росту его потребления и такому же колоссальному росту смертности среди населения.

В страну хлынул доступный алкоголь, это привело к колоссальному росту смертности

Есть ещё интересный момент. В очень тяжелое время очередного кризиса, когда страна уверенно шла к дефолту, — с 95-го по 98-й год — было существенное снижение смертности. Правительство обнаружило существенный дефицит бюджета из-за низких доходов. Проанализировало ситуацию и поняло, что выпал существенный источник денег: поступления в бюджет прекратились после разрешения безакцизного ввоза крепкого алкоголя и расцвета производства нелегального алкоголя. Закрутили гайки, чтобы пополнить бюджет: запретили безакцизный ввоз, конфисковали колоссальное количество нелегального алкоголя. Параллельно с этим дефолт в 98-м сжирает накопления граждан. И… смертность резко падает. 

С 99-го по 2003 безработица сокращается, идёт рост доходов населения. Вместе с этим растёт и смертность. В 1998 году, когда у нас произошел дефолт, пошла дичайшая инфляция под 100%, а вот акцизы на водку повысили где-то на 17% процентов — то есть, она реально подешевела и стала более доступной. И с ростом доходов продолжала становиться всё доступнее, доступнее и доступнее. Поэтому пошёл новый рост смертности на фоне экономического подъёма. 

Мы тогда подарили нашу книгу «Законы истории», которая только что вышла, А. Г. Вишневскому — ведущему демографу того времени. Он как раз делал доклад правительству, куда его вызвали на обсуждение, посвящённое росту смертности в России. Кажется, наша книга на него повлияла. По крайней мере, с 2006 года были приняты серьёзные меры, и тренд был переломлен за счёт целого комплекса антиалкогольных мер. После 2006 года много лет Россия была по темпам снижения смертности на первом месте среди всех стран Европы, Азии, Северной и Южной Америки.

Как предсказать революцию 

В начале 2000-х у нас в стране появилось что-то типа клиодинамического движения, в том числе стал выпускаться альманах «История и математика», начали проходить конференции по истории и математике. На одной из таких конференций в дискуссии встретились Сергей Нефедов и Борис Миронов. 

Нефедов и Миронов сделали противоположные доклады по поводу причин русской революции. Нефедов исходил из классической, мальтузианской модели социально-демографических циклов, где революция объяснялась тем, что народу жилось всё хуже и хуже, и поэтому он восстал. А Миронов приводил данные, что накануне революции в России наблюдался устойчивый рост экономики, уровня жизни, всех возможных показателей. И тем не менее, произошел социальный взрыв. При этом Миронов строго опроверг данные, которые приводил Нефедов и которые, как он считал, говорили, что в России происходило катастрофическое падение уровня жизни народа. На самом деле, дать какое-то внятное объяснение, почему на фоне роста уровня жизни вдруг мог произойти такой мощный социальный взрыв, на мой взгляд, всё-таки ему толком не удалось.

Эффект мальтузианской ловушки

Я как раз тогда смотрел данные по политико-демографической истории Алжира в период от достижения независимости до начала исламистского восстания в начале 90-х годов. Эти 30 лет хорошо обеспечены современной статистикой, и там можно всё проследить достаточно детально. И вдруг обнаружил, что всё выглядит очень похожим на то, что Миронов описывал для дореволюционной России. Действительно, начинаешь смотреть: алжирская экономика неплохо росла, развивалось сельское хозяйство, повышалась производительность труда, производство на душу населения, потребление людьми продовольствия. 

В начале 60-х годов Алжир находился в состоянии реального недоедания: количество продуктов питания, которое в среднем алжирцы потребляли, было ниже необходимого, заметная часть населения просто голодала. Но накануне революции Алжир находился в зоне переедания: за период от достижения независимости до Исламской революции произошло очень заметное улучшение, в том числе диеты. И вот тут произошёл такой мощнейший взрыв. 

Объяснение оказалось связано с выходом из так называемой мальтузианской ловушки. Это ловушка, в которой люди находились вплоть до начала модернизации. Сначала производство было на уровне голодного выживания. Затем люди начинали производить систематически больше, и значительная часть населения начинала жить более-менее нормально — заметно выше уровня голодного выживания. Это приводило к тому, что снижалась смертность. Рождаемость оставалась на высоком уровне, и это давало прирост населения. Если большая часть людей живёт более-менее сносно, то это дает 1% прироста населения в год. 

Но период долгого благополучного существования людей не может продолжаться долго, потому что довольно скоро по историческим меркам любая популяция упирается в потолок несущей способности земли, и ситуация обваливается к уровню голодного выживания. Это как раз эффект мальтузианской ловушки. 

В истории, конечно, бывали случаи, когда действовали классические механизмы: люди жили всё хуже и хуже — и в результате происходил какой-то взрыв, недовольство. Например, в Китае. Часто сама мальтузианская ловушка генерировала социальные взрывы. 

Казалось бы, в процессе модернизации люди выходят из мальтузианской ловушки и этим прекращают социальные взрывы, но получается наоборот. Дефицит продуктов питания исчезает, снижается смертность, в том числе младенческая. При этом рождаемость остаётся по-прежнему на высоком уровне. Начинается резкий рост численности населения. Растёт доля молодёжи в общей численности населения, формируя так называемый «молодёжный бугор». Молодёжь склонна к радикализму, и это даёт эффект высокой радикализации общества. 

В Алжире это было очень было хорошо видно: растёт производительность труда в сельском хозяйстве — значит, для него нужно всё меньше и меньше рабочих рук. Но в деревне как раз самая высокая рождаемость. Поэтому появляется мощный избыток населения. Это происходит на фоне модернизации, когда экономика растёт и населению есть куда идти — в города, потому что там мощно растут современные производства и город может принять такое количество населения. Всё это происходит на фоне роста производства продуктов питания. То есть людей есть куда трудоустроить, есть чем прокормить. Но с другой стороны, молодёжь, которая приходит из деревни в город, по определению не имеет какой-то высокооплачиваемой городской квалификации. А это в основном молодые мужчины. Возникает проблема с обеспечением их жильём. 

Появляется масса не слишком хорошо устроенной молодежи, сконцентрированной в крупных городах, особенно в столице. Для них ситуация выглядит так: кругом всё растёт, у других копятся богатства, а ты — молодой, талантливый, — живёшь и работаешь непонятно где. Конечно, это создаёт мощное недовольство. Таким образом, те же самые силы, которые выводят систему из мальтузианской ловушки, при этом порождают условия для мощного социального взрыва.

Кругом всё растёт, у других копятся богатства, а ты — молодой, талантливый, — непонятно где живёшь и работаешь

Это было в Алжире и Египте. Это же было и в дореволюционной России: на фоне того, что дела в стране идут в гору и всё очень здорово, появляется масса народа, которая недовольна тем, что плохо живёт на фоне процветания многих соседей. Начинает винить элиту, что элита всё разворовала, и поэтому они влачат жалкое существование. 

Понимание таких процессов позволило сделать модель «ловушки на выходе из ловушки», которая и объясняла, как на фоне мощного экономического роста и успешной модернизации страны может произойти мощный социальный взрыв. Материал об этом был опубликован за несколько месяцев до Арабской весны [4]. 

И тут началась прямо живая иллюстрация: в странах Арабской весны был мощнейший экономический рост, мировой финансово-экономический кризис прошёл сильно благополучнее стран Запада или России и так далее. Но сработал механизм ловушки на выходе из ловушки. 

О возможности предсказать революцию с помощью метрик

Эта методика работает не во все времена. Только когда страна выходит из мальтузианской ловушки, то есть в момент интенсивной модернизации. И не работает, пока страна находится в мальтузианской ловушке. Поэтому большую часть истории человечества нельзя отнести к этой модели. В основном это периоды, когда шла активная модернизация. 

Если брать современные революции, то мы видим, что они начали происходить в передовых обществах. Пример — Нидерландская революция. Нидерланды — это вообще была самая благополучная страна мира в то время. Потом в Англии, тоже наиболее благополучная страна. Потом Американская революция, которая произошла в наиболее благополучной стране, то есть уровень жизни был одним из самых высоких в мире в то время. 

Основываясь на этом, можно пытаться прогнозировать историю, как сейсмологи прогнозируют землетрясения. Революция и крупные землетрясения в этом плане слабо между собой отличаются. Сейсмологи могут очень уверенно сказать, что территория сейсмоопасна и здесь следует ожидать в течение определённого периода времени землетрясение той или иной магнитуды. Но при этом они не могут сказать конкретно, произойдёт ли это через два месяца, три недели, четыре дня, четыре часа, сорок три минуты в указанном месте или нет. Так же и с революциями. Можно спрогнозировать, где для неё сложились все предпосылки и она может произойти, а где её вероятность близка к нулю. Но это не гарантирует, что спрогнозированные и землетрясение, и революция там произойдут даже через десять лет. 

Прогноз для России

В России, в особенности в центральной России, есть целый ряд факторов, которые, согласно современной теории, заметно снижают вероятность вооружённой революции. Например, достаточно высокий уровень ВВП на душу населения. Это довольно сильный ингибитор (подавляющий фактор — прим. ред.) вооружённого революционного выступления. Также высокий уровень образования и урбанизации и многое другое: низкая доля молодёжи, высокая — пенсионеров и т. д.

В России целый ряд факторов снижает вероятность вооружённой революции

При этом с невооружёнными революционными выступлениями ситуация не до такой степени безопасна. С точки зрения уровня доходов на душу населения Россия находится как раз в сейсмоопасной зоне. Но есть факторы, которые ингибируют и это. Например, высокие доходы от нефти. Одно время считалось, что, наоборот, в странах с высокими нефтяными доходами вероятность революции выше, но теперь выясняется, что нет. На большом количестве массивных данных пока высказано, что высокие доходы от нефти — это фактор, ингибирующий революции (прежде всего невооружённые). Фискального стресса от того, что государство не сможет выполнить свои обязательства, в том числе перед элитой, нет. Очень низкий государственный долг (его повышение работает как мощный предиктор революционной дестабилизации). Это те факторы, которые я назвать могу. 

В США едва ли не выше, чем в России, вероятность революционного выступления, которое там 6 января 2021 года и произошло. Просто революции могут быть не только слева, но и справа. По современным представлениям, Муссолини пришёл к власти в Италии революционным путём. Поэтому революции бывают самые разные. 

Источники

  1. Коротаев А. В., Халтурина Д. А., Малков А. С., Божевольнов Ю. В., Кобзева С. В., Зинькина Ю. В. Законы истории: Математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития. М.: URSS, 2010.
  2. Акаев А. А., Садовничий В. А., Коротаев А. В. О возможности предсказания нынешнего глобального кризиса и его второй волны. Экономическая политика. 2010. № 6. С. 39-46
  3. Korotayev A. Ancient Yemen. Oxford: Oxford University Press, 1995. 
  4. Коротаев А. В., Зинькина Ю. В. Прогнозирование социополитических рисков в странах Азии и Африки: ловушка на выходе из мальтузианской ловушки // Информационный бюллетень Ассоциации «История и компьютер» 36 (2010): 101–103. URL: https://www.researchgate.net/publication/324829133_Korotaev_AV_Zinkina_UV_Prognozirovanie_sociopoliticeskih_riskov_v_stranah_Azii_i_Afriki_lovuska_na_vyhode_iz_maltuzianskoj_lovuski_Informacionnyj_bulleten_Associacii_Istoria_i_komputer_36_2010_101-103.
  5. Коротаев А. В., Гринин Л. Е., Медведев И. А., Слав М. 2022. Типы политических режимов и риски революционной дестабилизации в ХХI веке // Социологическое обозрение. 2022, т. 21, № 4. С. 9–65. doi: https://doi.org/10.17323/1728-192x-2022-2-9-65.
  6. Голдстоун Дж. А., Гринин Л. Е., Устюжанин В. В., Коротаев А. В. 2023. Революционные события XXI века: предварительный количественный анализ // Полис. Политические исследования. № 4. С. 54-71. https://doi.org/10.17976/jpps/2023.04.05.

Интервью: Илья Васькин, старший преподаватель и младший научный сотрудник Центра изучения Ближнего Востока, Кавказа и Центральной Азии Института Классического Востока и Античности ФГН НИУ ВШЭ

Расшифровка: Ксения Жакова, Елизавета Коноплева