Леонид Бородкин — историк, специалист в области применения математических методов в исторических исследованиях и исторической информатики. «Системный Блокъ» поговорил с ним о развитии направления «History and Computing» в России и о том, как историки применяют современные технологии в своих исследованиях.
Как Физтех привел Леонида Бородкина на истфак МГУ
Сейчас переход из области математики в гуманитарные науки стал встречаться чаще. Но когда я был молодым, это был довольно эксклюзивный случай. Мой отец был военным, и до восемнадцати лет я жил в военном городке, учился в обычной псковской школе, и интерес у меня был к разным наукам. Закончил школу с золотой медалью и колебался между любовью к истории (чему способствовала и жизнь в древнем городе) и любовью к точным наукам.
Я был победителем областных олимпиад по физике и математике, потом даже получил второе место на всероссийской олимпиаде. У меня есть диплом за подписью Петра Леонидовича Капицы, который был председателем комиссии. Середина 60-х годов — это время спутников, Гагарина, атомных проектов. Это всё романтика такая: только физики — соль, остальное все — ноль. Время физиков и лириков.
Я колебался между любовью к истории и любовью к точным наукам
Я испытал желание попробовать себя в точных науках и поступил на Физтех. Моя дипломная специализация была по профилю «Кибернетика и теории информации». Я стал думать, как мне в дипломной работе сочетать две компоненты моих интересов. Темой дипломной работы стало моделирование социальных процессов и структур их взаимосвязей. Моей основной задачей было укрупнить большой граф связей, то есть из графа, скажем, на сотни вершин сделать оптимальную укрупненную агрегированную структуру, граф с небольшим числом вершин (сетевых кластеров). Это потребовало разработки оптимизационных алгоритмов. Сегодня эти алгоритмы можно трактовать в контексте сетевого анализа. В моей кандидатской диссертации, защищенной в 1979 году, эти алгоритмы использовались, в частности, для решения прикладных задач из социальной сферы. Таким образом уже на уровне дипломной работы мне удалось «поженить» два моих научных увлечения.
Вернусь к моменту защиты диплома в 1971 году, когда к нам на Физтех приехали «охотники за головами», и в том числе известные историки Леонид Васильевич Милов и Иван Дмитриевич Ковальченко (оба — будущие академики, а тогда они были профессорами Московского университета на истфаке). Ковальченко решил организовать лабораторию по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях в Институте истории АН СССР и обратился с просьбой к председателю Госкомитета по науке и технике, академику Владимиру Алексеевичу Кириллину. В итоге было выделено 12 ставок.
Милов и Ковальченко прибыли с тем, чтобы поагитировать выпускников с математико-информатической подготовкой принять участие в создании новой лаборатории. В ее состав вошли десять молодых людей и двое не очень молодых. Получился сбалансированный состав прикладных математиков и историков. Начались первые — довольно интересные — междисциплинарные опыты.
Первые занятия по информатике и статистике на историческом факультете МГУ им. Ломоносова, преподает Л.И. Бородкин // Личный архив Л.И. Бородкина
Отметим, что первые публикации на этом стыке были сделаны в 1962 году в основном Иваном Дмитриевичем Ковальченко. Он начал применять математико-статистические методы для анализа массовых источников по истории крестьянства XIX века.
В первые годы мы пытались, работая вместе с историками, разобраться в не очень нам понятных и сложных исторических сюжетах, а историки научались от нас математическим методам
Все модели и методы мы создавали сами, потому что стандартных программ, которые нам были нужны, еще не было. Поэтому мы были программистами и алгоритмистами для собственных задач. Постепенно мы вникали все больше в суть исторических задач, могли скорректировать наши изначальные планы формализации и обработки исторических данных.
Новое направление — «History and Computing»
В середине 70-х началась борьба с так называемым «новым направлением» в советской исторической науке. «Новое направление» ставило под вопрос некоторые постулаты, связанные с дискуссией по базовому вопросу: «Экономика России перед революцией была уже преимущественно капиталистической или многоукладной, полуфеодальной?» В сегодняшние дни эту дискуссию в новом контексте продолжают две группы историков, которых условно называют «оптимистами» и «пессимистами» (по отношению к оценкам развития России конца XIX – начала ХХ вв.).
Павел Васильевич Волобуев, директор Института истории СССР, был причислен к сторонникам «нового направления». Он оказался в опале, и это повлияло на судьбу лаборатории, которой в это время руководил Леонид Васильевич Милов, а Иван Дмитриевич Ковальченко руководил кафедрой на истфаке МГУ, где у него была небольшая группа, которая готовила материалы источников к обработке на вычислительных машинах. Ряд сотрудников распавшейся лаборатории Милова были приняты на истфак МГУ, и Ковальченко сформировал на кафедре небольшую лабораторию, предложив мне руководить ею в рамках направления, которое называлось тогда «Количественные методы в исторических исследованиях», но постепенно его заменило более компактное название «квантитативная история» (калька с английского), и до рубежа 80–90-х годов это была лаборатория, которую удалось перевести из кафедральной в общефакультетскую.
Первые компьютерные терминалы исторического факультета МГУ. Начало 1980-х // Личный архив Л.И. Бородкина
В это время (в середине 80-х) в Европе возникает сильная международная ассоциация «History and Computing» (AHC), к 1991 году она объединяла уже 20 национальных «ветвей». Каждый год AHC проводила большие международные конференции (более 100 докладчиков). В 1992 году в состав AHC вошла и наша ассоциация «История и компьютер», ее штаб-квартира была на истфаке МГУ. С этого года в наш лексикон вошло новое название нашего междисциплинарного направления — историческая информатика. Поскольку «computing» — непереводимый термин для многих языков, то и на русском, и на голландском, на немецком и на французском в этом случае использовался термин «информатика». Так возникла некоторая чересполосица в названиях.
На рубеже 80–90-х годов в России начались большие изменения, и европейское научное сообщество испытало к нам большой интерес. К нам приехал Манфред Таллер, авторитетный ученый, президент Международной ассоциации AHC. Он вник в наши разработки и пришел к выводу, что технически мы отстаем — компьютерная база у наших историков слабая, но методически (по уровню использования математических методов и моделей) находимся на гребне.
Технически мы отставали, но методически были на гребне
Становление лаборатории было непростым процессом, потому что было определенное сопротивление. Немало людей говорили: «А что вы со своими ЭВМ хотите делать в истории, это вообще совсем другое поле, здесь результаты получаются не от того, что вы там посчитаете на ЭВМ. Вы должны показать, какие проблемы исторической науки можно продвинуть с помощью этих методов и технологий». Надо сказать, что переубедить скептиков нам помогал авторитет Ковальченко, а он был в то время историком номер один в стране — и официально (в качестве академика-секретаря Отделения истории АН СССР), и неформально.
В 90-х годах деятельность нашей лаборатории становилась всё более востребованной –- на фоне идущих в те годы процессов информатизации и компьютеризации. После кончины Ковальченко в 1995 году лаборатория носила его имя. А в 2004 году решениями руководства истфака и ректора МГУ было решено преобразовать лабораторию исторической информатики имени И. Д. Ковальченко в одноименную кафедру. С тех пор у нас постепенно сложилась трехуровневая линейка подготовки бакалавров и магистров по профилю «Историческая информатика». Кафедра имеет и свою аспирантуру, каждый год защищаются кандидатские диссертации. Сейчас на кафедре специализируются более 30 студентов и 10 аспирантов.
Взаимодействие с зарубежными коллегами в науке
С зарубежными коллегами у нас были активные и взаимополезные контакты. Отмечу, что на Западе в лабораториях, работавших на стыке истории и компьютерных технологий, практически не было квалифицированных математиков. Уровень исследований с применением матметодов у нас был, как признавали зарубежные коллеги, выше. Например, мы первыми стали внедрять методы нечеткой логики, математического моделирования с использованием марковских цепей, сетевого анализа и др.
На Западе были хорошие специалисты с отличным историческим образованием, которые умели пользоваться программами, — но все-таки это не то же самое, что работать с математическими моделями. У лингвистов другое дело, потому что компьютерная лингвистика подразумевает хорошую математическую культуру.
Финансовые трудности в 90-х: как коллеги из Англии привезли на истфак 40 компьютеров
В 90-х годах нас не только приглашали на европейские ежегодные конференции ассоциации «History and Computing», но и включали в международные проекты. Это имело значение: в те годы моя профессорская зарплата была эквивалентна 20 долларам, а российские фонды поддержки науки только разворачивались, и участие в международной научной жизни было возможным только в рамках проектов, инициированных AHC. Финансовое положение наше было невеселым, но общий дух оптимизма был присущ российскому сообществу исторических информатиков.
В начале 90-х в пересчете на доллары моя профессорская зарплата была около 20 долларов
В 1993 году меня пригласили выступить на конференции британской ветви «History and Computing», и я сделал доклад о том, как у нас развивается эта область. Один из вопросов был: «На каких вы компьютерах работаете сейчас?» Я ответил, что мне неудобно признаться, но все-таки рассказал. После этого на ужине они тут же кликнули: «Давайте соберем для русских компьютеры». Проходят месяц или два, и к нам едет микроавтобус, а в нем около 40 компьютеров, которые они собрали в английских университетах. Это были не новые, но вполне работоспособные компьютеры.
«Давайте соберем для русских компьютеры»
Одна из участниц этой конференции, доцент из Манчестерского университета, с двумя своими магистрантами села за руль, и они втроем сидели в кабине этого минивэна. Переправились с Британских островов в Скандинавию, проехали через Швецию, Финляндию и подъехали к Выборгу, где мы встречали их с профессором Сергеем Григорьевичем Кащенко из Петербургского университета. После прохождения таможенных процедур мы показали им Петербург и потом поехали к нам на факультет в МГУ — «путешествие из Петербурга в Москву». Мы оповестили Ассоциацию «История и компьютер», что можем тем университетам, где историки занимаются исторической информатикой, дать возможность получить компьютеры. В течение недели к нам приезжали наши коллеги из разных городов и забирали эту технику. В реализации этой инициативы нам также помогал Манфред Таллер. Вот такой был жест доброй воли.
Компьютерный класс в 1993 году // Личный архив Л.И. Бородкина
Важной вехой на раннем этапе формирования нашего сообщества была образовательная программа. Пять лет подряд с 1992 года наши европейские коллеги получали грант для преподавания в рамках международной осенней школы у нас на истфаке МГУ. Они смогли оплатить приезд к нам на факультет каждый год десятков молодых участников из России и ближнего зарубежья, например, из Азербайджана и Казахстана. К нам приезжали 5–7 европейских преподавателей и проводили двухнедельный курс. Не только по компьютерным дисциплинам, но и по малоизвестным тогда у нас микроистории, гендерной истории и т.д. Сертификаты об окончании осенней школы в МГУ получили около 250 участников.
Ассоциация «История и компьютер»
Вернемся к нашей ассоциации АИК, учрежденной в 1992 году. Президент AHC Манфред Таллер приехал в Москву на ее «инаугурацию», АИК зарегистрировали в государственных юридических инстанциях. Началось наше вхождение в европейское академическое пространство.
В 1996 году в AHC было принято решение провести очередную, VII международную конференцию «History and Computing» по исторической информатике в России. К этому времени мы были уже третьей в Европе профильной ассоциацией по численности, у нас было 120 членов. А по количеству публикации мы стали первыми. У нас было периодическое издание и ежегодно выходили тома — труды конференций АИК. Я был председателем оргкомитета VII конференции AHC и отправил более сотни приглашений нашим коллегам из Европы. К нам приехало около 100 человек на конференцию, которых мы поселили в высотке МГУ. Все они практически первый раз оказались в России, в Москве. Программа была очень насыщенной, включала целый ряд прорывных докладов и дискуссий. Участники проехали на теплоходе по Москве-реке, побывали на Останкинской башне, потом часть из них поехала в Питер, и там была вторая часть конференции. У моих коллег остались очень теплые и яркие впечатления от того, как все это было дружно и насколько позитивное отношение было к нашей команде, к нашему вкладу в научную программу конференции. Доклады участников были опубликованы в сборнике «Data modelling, modelling history» и в журнале «History and Computing», издававшемся в Великобритании.
Раскол в международной ассоциации «History and computing»
Международная ассоциация AHC в 2005 году испытала кризисный период. Она перешла сначала в статус федерации, утратив функцию координации национальных «ветвей», а затем распалась, и основной причиной тому был внутренний конфликт между двумя группами членов AHC.
Представители первой группы считали, что, развивая «History and Computing», надо получать признание и в профессиональном историческом сообществе, публиковаться в ведущих исторических журналах, получая приращение исторического знания на основе применения новых методов и технологий. «Мы хотим расти в исторической профессии, получать ученые степени и стать частью исторической науки», — говорили они.
Представители второй группы не стремились к этим целям, их устраивала научная жизнь в сообществе компьютеризованных историков, имеющем свою шкалу ценностей. «“History and Computing” — это особая отрасль научного знания, она не обязана куда-то вписываться. Она своя — междисциплинарная», — говорил они.
Можно говорить о том, что две традиционные компоненты исторической информатики, условно «аналитическая» и «ресурсная» (связанная в основном с оцифровкой исторических источников, разработкой историко-ориентированных ресурсов, программных модулей), вступили в полосу разногласий. Компромисса не нашлось. Произошел раскол, который во многом повлиял на то, как стала развиваться эта область в последующие 10–15 лет.
В итоге завершился жизненный цикл AHC и ее национальных «ветвей», после 2005 года большие международные конференции в нашей междисциплинарной области уже не проводятся. Активную деятельность в XXI веке продолжает только российское научное сообщество АИК, объединяющее более 100 исследователей, работающих на стыке истории и цифровых/информационных технологий, методов Data Science. АИК проводит раз в два года большую конференцию и ежегодную масштабную летнюю школу молодых ученых с международным участием (на базе истфака МГУ).
Как историческая информатика поставила точку в споре Сталина и Бухарина
Есть такой известный исторический сюжет — «Великий перелом» 1929 года. Нэп довольно успешно развивался, но в верхушке партии во второй половине 1920-х годов велась дискуссия. Группа Бухарина считала, что на основе достижений нэпа надо развивать так называемый «неонэп», несмотря на кризисы нэпа (порожденные в основном противоречиями проводившейся политики). Но другая часть партийной верхушки, Сталин и его группа, считала, что надо переходить к мобилизационной, форсированной модели развития.
Одним из важных аргументов сталинской группы был такой: в деревне идет поляризация, деревня раздирается на полюса. На один скатывается беднота, на другом накапливаются зажиточные хозяйства, кулаки. Вот-вот в деревне начнется «социальная война». Этот тезис активно использовался на партийных форумах второй половины двадцатых годов как один из аргументов в пользу необходимости переходить к коллективизации.
Но никто не проверял (а может, и не хотел), происходила ли эта поляризация на самом деле. В итоге было принято решение идти на коллективизацию, раскулачивание, форсированную индустриализацию. Это было радикальное решение, которое повлекло очень много разных последствий.
Мы решили проверить, имел ли вообще-то место в реальности этот процесс. В нашей совместной с М. А. Свищевым работе мы использовали подходящий источник — ежегодное масштабное лонгитюдное обследование крестьянских дворов с целью выявления тенденций их социальной мобильности. Во всей стране было выделено 600 тысяч крестьянских дворов – большая репрезентативная выборка. Динамические переписи этих хозяйств, проведенные ЦСУ в середине 1920-х годов, дали возможность зафиксировать их имущественный статус на каждый год (размер их посева, обеспеченность тягловой силой и т.д.).
В итоге можно было выявить направление социальной мобильности (перемещений между группами за год) крестьянства с учетом численности дворов в восьми имущественных группах, упорядоченных по мере роста их состоятельности. Данные переписей позволили нам построить матрицы частот переходов из каждой группы в каждую. Мы разработали имитационную модель, основанную на теории марковских цепей, которая предсказала дальнейший ход этого процесса (до конца первой пятилетки), исходя из предположения, что матрица переходов не меняется, процесс является стационарным. При этом модель «не знала», что в 1929 году произошел «Великий перелом». Наша модель показала, что процесс шел в сторону так называемого «осереднячивания». Социальная динамика развивалась в направлении наращивания середняцких групп. Основной вывод нашего исследования был таким: тезис о поляризации нэповской деревни не подтвердился на данных динамических переписей. Тем самым мы верифицировали истинность того тезиса, с использованием которого принималось важное историческое решение.
Разумеется, интерпретация такой модели требует более детального рассмотрения, я лишь кратко описал эту первую попытку моделирования исторической альтернативы в развитии России ХХ века. Исследование, опубликованное на рубеже 1980–90-х годов, получило продолжение в последние годы, теперь уже на региональных данных (по Сибири и Уралу).
Расширение области применения исторической информатики на раннем этапе
На раннем этапе, в 1970-е годы, квантитативная история у нас развивалась отнюдь не только в рамках аграрной (и шире — экономической) истории, как нередко принято считать. В эти же годы у нас на истфаке параллельно развивалось и другое поле приложений математических и компьютерных методов. Известный историк советского общества, профессор Владимир Зиновьевич Дробижев, занимался совсем другими материалами и проблемами. Он изучал с группой молодых историков социально-политическую историю ранней Советской России через призму антропологического подхода, как мы сказали бы сегодня. Речь идет о создании просопографических баз данных, с помощью которых изучались типичные жизненные траектории, скажем, депутатов Съездов Советов или социальный облик советских служащих на материалах анкетирования 1920–30-х годов. Именно в конце 1970-х – начале 1980-х годов усилиями двух наших групп на истфаке МГУ были созданы первые исторические базы данные — как в области экономической, так и социально-политической истории России XIX–ХХ веков. Первый доклад об исторических базах данных мы сделали на Всесоюзной конференции в 1983 году.
Историческая информатика и медиевистика
Л. В. Милов, крупный специалист по русскому феодализму, занимался не только историко-экономической проблематикой, но и анализом средневековых русских текстов. В лаборатории Института истории СССР в 1970-х годах нам удалось под его началом провести два цикла работ в этой области. Были поставлены две важные задачи. Первая — это атрибуция средневековых русских текстов, часто не имевших подтвержденного авторства. По стилевым особенностям этих текстов мы проводили их атрибуцию, это важно и для интерпретации текста. А для житий святых авторство особенно важно.
Предложенный мною алгоритм атрибуции был реализован в программе, которую я написал тогда, в середине 70-х, на Фортране. С помощью этой программы испытанию были подвергнуты различные авторы, начиная с Кирилло-Мефодиевской эпохи и вплоть до конца XVIII в. Это и болгарский просветитель Климент Охридский, и знаменитый древнерусский летописец Нестор, первый русский митрополит Иларион и епископ Турова Кирилл. Это Иван Грозный и опальный беглец из России князь Андрей Курбский, знаменитый публицист XVI в. Ивашка Пересветов и выдающийся просветитель и драматург XVIII в. Денис Фонвизин.
Таким образом, компьютеризованный стилометрический анализ структур взаимосвязи подсознательных элементов авторского текста, проведенный с помощью сетевых методов и теории графов позволил нам решить ряд давно поставленных задач по атрибуции. Отмечу, что эту работу мы проводили совместно с филологами, которые осуществили разметку формальных элементов изучаемых текстов. Довольно редкий случай сотрудничества историков и филологов (за рамками антиковедения).
Стилометрия, как и сейчас, вызывала большой интерес
Вторая задача имела целью реконструировать историю текста одного из древнейших памятников славянской юридической мысли — Закона Судного людем (ЗСЛ). В качестве судебника ЗСЛ использовался на Руси в течение нескольких веков. Текст ЗСЛ дошел до нас почти в 60 списках (разных рукописных вариантах). Эти списки заметно различаются, поэтому стояла задача «вытянуть» из этой совокупности текстов изводы ЗСЛ, состоявшие из близких списков, и выявить взаимоотношения этих изводов.
Близость списков определялась по характеру разночтений, которые были введены в ЭВМ. В основу программы (написанной опять же на Фортране) была положена модель генерации (копирования) списков, которую можно сравнить с генеалогическими моделями, включающими механизмы наследования и мутаций. В результате была построена генеалогическая схема (стемма) текста ЗСЛ, которая позволила, в частности, выдвинуть гипотезы о существовании несохранившихся списков и даже определить их место на стемме, которая восходила к наиболее древнему датированному тексту ЗСЛ — Новгородскому списку 1280 года.
Методы и их верификация: прозрачность результатов в исторической науке
С моей точки зрения, средством против механистического использования новых методов и технологий в исторических исследованиях является апробация результатов в профессиональной среде историков. Отмечу, что почти все сотрудники нашей кафедры исторической информатики защитили кандидатские и докторские диссертации по истории (и все — с применением новых методов). Мы часто выступаем на исторических семинарах и конференциях, публикуемся в исторических журналах. Это важно и для наших молодых ученых, аспирантов-магистрантов, которые могут услышать такую реакцию профессионального сообщества: «Нет, ну знаете ли, вот тут вы не учитываете такой-то источник». Или: «В историографии эта проблема решена давно, и она решена не так, как вы говорите. В вашем подходе ошибочно то-то».
Конечно, в исторической науке ведётся много разных дискуссий. И если говорить про историю России, то почти по любому периоду. Но это не значит, что нет критериев для верификации результатов. Вывод, полученный с помощью определенного метода, иногда вызывает у историков вопросы: «Вот тут есть черный ящик, в который мы не можем заглянуть, вы сделали там какой-нибудь кластер-анализ или построили регрессионное уравнение. А мы не очень готовы разбираться в этом, мы не знаем, что такое регрессия, а вывод, который вы получили, как раз строится на этой регрессии».
Если вы не доверяете выводу, вы должны перепроверить исследование: взять этот же источник, взять эти переменные, которые стоят в регрессионной модели, провести на компьютере регрессионный анализ и убедиться, что мы привели правильные коэффициенты. Поэтому всё должно быть прозрачно.
Во всех науках есть один критерий, без которого нельзя говорить, что полученный результат научный. Это его верифицируемость
В этом плане важно, что исследования, которые проводятся с помощью методов и технологий, проверяемы, прозрачны и открыты для конструктивной критики. Это не то, что имел в виду Карл Поппер, когда говорил о фальсифицируемости результата. Верифицируемость — это не про правильность выводов. Это значит, что результат проверяемый, прозрачный. Сегодня этот вопрос может быть более сложным при использовании искусственных нейросетей.
Исторические эссе постмодернистского типа «Я так вижу эту проблему» — интересный жанр, но он не претендует в полном смысле на научную статью. Это просто «мое видение» какого-то процесса. Как способ ввести в дискуссию новую гипотезу — да, это может быть полезно. Но мы стоим на позиции доказательного знания. Некоторые коллеги называют эту позицию позитивизмом.
Data Science и современные студенты
Отношение к точным методам и цифровым технологиям на исторических кафедрах, на мой взгляд, медленно продвигается в сторону большего интереса к нашей деятельности. Во всех сферах деятельности происходит бум вокруг всеобщей цифровизации, искусственного интеллекта, нейросетей, Data Science. К современным студентам-гуманитариям приходит понимание того, что перспективы их дальнейшей жизни в определенной мере зависят от того, насколько они в этом разбираются. В этой связи встает вопрос о том, как привлечь внимание тех студентов на истфаке, которые об этом никогда не задумывались. Уже почти 30 лет мы читаем обязательный годовой курс для всех второкурсников истфака МГУ (а их около 150). Первый семестр называется «Информатика», второй — «Математика».
На семинарах студенты проходят через цепочку коллоквиумов, контрольных работ, где они должны набирать баллы за создание баз данных, применение разных статметодов, Интернет-эвристики, ряда других элементов современной исторической информатики. Они начинают понимать, что Data Science — это нужный инструментарий. Будет ли студент работать в дальнейшем в учебном заведении, НИИ, экспертно-аналитическом центре, в музее, архиве или медиа — это пригодится. При этом он понимает, что традиционное ядро Data Science — статистические методы.
Для магистрантов МГУ на всех факультетах введен семестровый курс «Data Science и искусственный интеллект». Мы ведем его на истфаке и отмечаем очевидный интерес студентов.
Понимание, что в Data Science надо разбираться, раньше было гораздо меньше, чем сегодня
Мы видим это и по растущему количеству студентов, которые приходят к нам на специализацию «Историческая информатика» после второго курса.
Историки — лучшие аналитики среди всех гуманитариев
В выступлениях ректора МГУ и деканов часто говорится: «Мы готовим аналитиков». Аналитик –- это человек, который, имея хорошее университетское образование, обладает рядом компетенций, позволяющих ему креативно работать в смежных сферах, уметь исследовательски подойти к постановке задачи и ее решению, критически оценить имеющуюся информацию, подготовить оптимальную инфографику и т.д.
Важные навыки формируются у наших студентов в ходе работы над магистерской диссертацией. На защите перед членами госкомиссии магистрант должен проявить себя квалифицированным историком, решившим конкретно-историческую задачу и (важно!) применившим при этом математические методы и/или цифровые технологии. Именно пройдя путь от постановки задачи, формирования комплекса релевантных источников, составления историографического обзора, компьютеризированного анализа данных, формулировки выводов исследования приобретаются навыки аналитика, прошедшего полный цикл исследовательского проекта. В этом процессе магистрант проходит три предзащиты в течение трех месяцев, вникая в критические замечания и корректируя свою работу шаг за шагом. Это в полной мере относится и к работам наших аспирантов.
Аналитик — это человек, который в современном мире не пропадет
Кстати, ряд выпускников нашей кафедры работают в IT-компаниях. Там есть рабочие места, где ценят хорошую гуманитарную культуру, классическое гуманитарное образование в сочетании с навыками работы в цифровой среде и умением применять различные цифровые/аналитические инструменты. А их в нашем арсенале немало: за годы обучения в рамках нашей специализации выпускник осваивает материал 17 спецдисциплин (включая DH) и пяти спецкурсов по профилю «Историческая информатика».
На мой взгляд, из всех гуманитариев историк — самый заточенный на аналитику. Получив фундаментальное образование, он приучен анализировать документы в их историческом контексте, его дело — найти необходимые источники, как в Интернете, так и в архиве. Он должен осмыслить информацию из источника, дать критику источника — оценить его репрезентативность, достоверность, полноту и построить свою интерпретацию изучаемых общественных процессов прошлого. Это то, что делает и аналитик, изучающий современные процессы. Историк в этом плане более подготовлен к аналитической работе, чем представители других гуманитарных наук (особенно историк, имеющий подготовку в области современных методов и технологий). Отмечу, что я не рассматриваю в данном контексте специалистов из той или иной области социальных наук.
Аналитика vs. визуализация
Итак, одна сторона дела — использовать современный инструментарий для аналитической работы историка-исследователя. Мы готовим наших историков в основном к этому, но есть и другие сферы. Ведь для тех, кто будет работать в смежных сферах — например, в институтах сохранения исторической памяти (в архиве, музее или в библиотеке) не менее важно и другое. Здесь нужны люди, обладающие навыками визуализации. Те, кто может провести оцифровку с высоким качеством визуального материала, включая трехмерные объекты хранения и артефакты, поучаствовать в создании виртуальной выставки или виртуального музея, положить пространственный исторический материал на GIS-карту, подготовить презентацию музейной коллекции и т.д.
3D-моделирование и история: работы студентов становятся частью музейного пространства
Значительная часть студентов на кафедре исторической информатики специализируются на историческом 3D-моделировании. Это виртуальная реконструкция культурного наследия, виртуальная реальность, дополненная реальность (VR/AR). В этом году из 16 кафедральных выпускных работ в бакалавриате и магистратуре 6 были посвящены виртуальным 3D-реконструкциям. Это добровольный выбор студентов. Важно, что в центре внимания находятся не только технологии, но и источниковедческие аспекты, определяющие во многом достоверность, доказательность созданных реконструкций.
Интерактивная 3D модель комплекса Страстного монастыря на 1830 год, созданная на кафедре исторической информатики МГУ // Источник: Проект «Виртуальная реконструкция московского Страстного монастыря»
Сейчас у нас изменяется общий подход к оценке таких исследований: «Хорошо, вы сделали виртуальную реконструкцию такого-то разрушенного храма, или руинированной усадьбы, или древней части Москвы. Вы сделали, доложили, опубликовались даже в научном журнале (таких статей наших студентов в ВАК-журналах уже около 20). Хорошо, молодец!» Теперь чаще ответ будет другой: «Нет, еще не всё». У нас уже есть три случая, когда работы наших студентов востребованы музеями, и музей ставит панель, на которой показана виртуальная реконструкция объекта культурного наследия города с виртуальным туром, с возможностью интерактивного взаимодействия с 3D-моделью объекта. Очень хорошо, если работа показала свою прикладную значимость.
Как историческая информатика способствует реставрации старинных усадеб
В Московской области есть специальная программа, направленная на реставрацию исторических усадеб, большинство из них лежат в руинах. На территории Московской области было около 600 таких «дворянских гнезд». Из них, может быть, полсотни сегодня находятся в нормальном состоянии. Программа предлагает инвесторам (частным или корпоративным) вложить средства в реставрацию руинированной усадьбы. После реставрации (проводимой под контролем соответствующих инстанций) инвестор получает этот восстановленный объект в долговременное пользование по символической цене — рубль за метр. Здесь можно устроить арт-объект, например. Спрос на эту программу небольшой, и инвесторов не так уж и много.
Но когда наши студенты под руководством преподавателей делают достаточно достоверную виртуальную 3D-реконструкцию известной усадьбы, и мы размещаем ее на сайте, то потенциальный инвестор может видеть, какой впечатляющий это был объект. Особенно, если архитектором был, например, Матвей Казаков. Тогда у инвестора возрастает желание вложить деньги и реконструировать эту усадьбу «в камне». Такой пример у нас уже есть.
Растущий интерес историков к нейросетям
Кроме GIS-технологий, 3D-моделирования, продвинутой статистики, баз данных, компьютеризованного анализа исторических текстов и т.д., мы читаем курсы, в которых учим студентов языку Python и среде R. Безусловно, растет интерес к нейросетям и другим технологиям AI. В этом году к нам подходили несколько студентов с вопросом, можно ли выполнить дипломный проект с помощью нейросетей. Здесь ситуация пока непростая. Большинство применений нейросетей в России сегодня — это распознавание рукописных и старопечатных текстов. Например, проект Digital Пётр. Но это вспомогательная комплексная задача, в которой историку нелегко проявить себя.
Больше интереса вызывает возможность работы с нейросетями для содержательных, аналитических задач. Мы ищем такие задачи. Пока в нашей среде была выполнена одна такая работа — это исследование моей выпускницы аспирантуры, Людмилы Лягушкиной. Ее работа выполнена на базе данных, в которой собрано более 300 тысяч анкет тех, кто был репрессирован.
В ряде случаев какие-то данные в анкету следователи не занесли. А для построения социального портрета эти показатели необходимо реконструировать. Поэтому модель обучается на полных анкетах, а в остальных анкетах нейросеть восстанавливает пропущенные данные. Процент правильных решений в этой работе был около 95%. Другой пример ведущегося у нас исследования — использование кластер-анализа с элементами машинного обучения и нечеткой логики в задаче многомерной аграрной типологии губерний Европейской России начала ХХ века.
О влиянии Digital на Humanities
Digital Humanities (DH)— это нужная и вовремя возникшая область, даже не беря во внимание те прагматические и финансовые аспекты, которые имелись при ее возникновении. Манфред Таллер мне однажды сказал, что эта трансдисциплинарная область очень вовремя появилась, чтобы остановить надвигавшийся упадок гуманитарных наук в Америке и других странах Запада.
И не только Запада. Лет пять-шесть назад я получил письмо из Японии с обращением к профессорам гуманитарных наук всех стран. Ассоциация гуманитарных наук Японии информировала, что японское правительство опубликовало план закрыть все гуманитарные факультеты и департаменты в государственных университетах. Те, кто хочет изучать искусствоведение, например, пусть изучает его за свои деньги в частных университетах. Японские коллеги просили поддержать их, и в итоге было собрано несколько тысяч подписей профессоров-гуманитариев со всего мира. Правительство Японии отказалось от радикального решения.
В этой обстановке обращение к Digital было весьма уместно. Американские фонды поддержки гуманитарных исследований вернулись к прежнему объему финансирования, остановилось сокращение набора на гуманитарные специальности в университетах. Есть общее мнение, что значительную роль в этом сыграл «зонтик» Digital Humanities.
Зонтик DH нужен для того, чтобы иметь больше возможностей. Например, журнал, который существует отдельно для историков или отдельно для филологов, часто с трудом сводит концы с концами. Когда науки находятся под одной крышей, то у них есть больше возможностей сформировать очередной номер, добиться хороших индексов и цитирования. Но важнее, что это все-таки способ для гуманитариев оглядеться вокруг и позаимствовать что-то друг у друга. Происходит обмен исследовательских культур. Однако у нашего факультета с филологическим факультетом почти нет совместных проектов и дел. Это происходит только на площадке, которая называется Classics, античная история и филология. Чем мы ближе к новейшему времени, тем меньше таких контактов. Именно Digital позволяет выявить эту площадку. По моим наблюдениям, например, из участия в двух европейских конференциях EADH, пока что взаимодействие исторических и филологических наук в рамках DH весьма слабое.
DH — это зонтик для всех, кто применяет информационные и цифровые технологии и методы в соответствующей гуманитарной науке. В этом плане совершенно не имеет значения, как называется то или иное сообщество, будь то цифровая история или историческая информатика. Для историков DH представляет интерес и потому, что уже более 15 лет в Европе нет площадки, на которой наше профильное историческое сообщество может проводить конференции, такие же масштабные, какие были под эгидой AHC и когда существовал международный журнал нашего направления. Как уже неоднократно отмечалось, историки находятся в DH-меньшинстве.
Важно то, что под эту крышу приходят те, кто применяет новые подходы в одной из гуманитарных наук
Историческая информатика в поиске баланса между прикладным и содержательным
На первой в России DH-конференции в Красноярске лет 8 назад мы в перерыве после доклада пошли пить кофе с одним из лидеров DH, англичанином. Он сказал: «Ты знаешь, Леонид, мне твой доклад понравился, но он не совсем в духе нашего сообщества». Доклад был как раз посвящен моделированию социальной мобильности нэповской деревни. Он сказал: «Для нас важнее сама технология компьютерного моделирования, содержание этой задачи вряд ли есть предмет для наших конференций. Нам было бы важнее понять, например, что за аппарат используется в этой модели и какие возникают ограничения. А в содержании пусть разбираются историки».
Здесь мы возвращаемся к дискуссии двух групп в AHC в середине 2000-х годов. В этом контексте — что мы можем сказать о соотношении направлений «историческая информатика» и «цифровая история»? Это разные названия одного междисциплинарного направления или это всё же разные линии развития? Не секрет — существует мнение, что историческая информатика – это устаревшее название, за которое держится старшее поколение людей, стоявших у истоков АИК в начале 1990-х годов. А сегодня вроде нужен ребрендинг, пора свести две линии в одну, назвав ее «цифровая история». Но я не согласен с этой трактовкой.
В преамбуле к онлайн-курсу по цифровой истории мы видим упоминание о трендах «развития цифровой истории, ее связи с другими междисциплинарными направлениями, такими как историческая информатика и digital humanities».
Думается, что разница здесь действительно есть, и весьма ощутимая. Как я уже говорил, развитие исторической информатики постепенно сформировало основную цель этого направления: получать приращение исторического знания с помощью цифровых технологий, математических методов и моделей. Но и этим не исчерпываются задачи исторической информатики. Например, в ходе наших исследовательских проектов создаются тематические цифровые ресурсы, проводится адаптация существующих алгоритмов и программных средств с учетом специфики исторических источников. Для исследователей в области исторической информатики всегда было важно, какие существенные вопросы исторической науки помогают решить технологии и методы. Если содержательные исторические задачи не решаются в рамках проектов, ведущихся историческими информатиками, то роль технологий оказывается в подвешенном состоянии. Если обратиться к публикациям в журнале «Историческая информатика» (издается с 2012 года), то можно убедиться, что число статей, создающих приращение исторического знания, исчисляется уже десятками. Наши магистранты и аспиранты уверены, что они могут защищать кандидатские диссертации на историческом диссовете.
У вопроса о предлагаемом ребрендинге исторической информатики есть и другая грань. Историческая информатика появилась впервые на истфаке МГУ в начале 1990-х годов и стала основным направлением Ассоциации «История и компьютер». В 2004 году на факультете была учреждена наша кафедра исторической информатики.
Л.И. Бородкин на рабочем месте // Личный архив Л.И. Бородкина
В те и последующие годы в МГУ сформировались несколько кафедр на стыке ряда естественных и гуманитарных наук с информатикой, являющейся фундаментальной наукой: это, например, кафедры экономической информатики, правовой информатики, геоинформатики, агроинформатики. В 2002 году в МГУ был учрежден факультет биоинженерии и биоинформатики. Эти названия кафедр (и даже факультета) «отраслевых информатик», имеющих выраженную предметную специфику, не изменялись в течение всего времени их существования. Более того, в целом ряде вузов возникли востребованные кафедры бизнес-информатики.
Однако стоит напомнить, что нормой в науке является сочетание двух тенденций: углубление научного знания в определенной области науки и расширение междисциплинарных связей. В гуманитарных науках вторая тенденция реализуется во многом через DH.
О цифровой истории
С определением этого термина до сих пор ясности нет. По запросу «digital history» в Google получаем следующее: «Цифровая история — это использование цифровых медиа для дальнейшего исторического анализа, презентации и исследований. Это раздел цифровых гуманитарных наук, расширение количественной истории, клиометрики и компьютинга. Цифровая история обычно представляет собой цифровую публичную историю, направленную в первую очередь на привлечение онлайн-аудитории к историческому контенту или методам цифровых исследований, которые способствуют дальнейшему академическому исследованию. Результаты цифровой истории включают в себя: цифровые архивы, онлайн-презентации, визуализацию данных, интерактивные карты, временные шкалы, аудиофайлы и виртуальные миры, которые делают историю более доступной для пользователя».
Не знаю, каким образом сюда попала клиометрика (количественная экономическая история), но в данном случае это значения не имеет. Существенно, что акцент здесь делается на цифровую публичную историю, цифровые медиа, на те инструменты, которые «делают историю более доступной для пользователя». Это важная и своевременная задача, особенно на фоне того хаоса в представлениях об истории, который можно видеть на сетевых форумах любителей истории.
Насколько я знаю, в России сегодня существует одна магистерская программа с названием «Цифровая история» — в УрФУ. Одна из главных особенностей этой новой магистратуры — ориентация на большое количество практики и проектную работу студентов. Профильные курсы магистерской программы включают: «Историко-ориентированные информационные ресурсы», «Архивы в цифровую эпоху», «Музей в цифровую эпоху», «Методика исторических исследований», «Web-разработка в историко-культурных проектах», «Public History», «Популярные языки программирования». Как видно из этого списка, прикладная направленность программы — важная ее черта. Содержание этой новой программы в целом отражает сложившийся опыт развития цифровой истории в ряде стран и создает новые возможности подготовки специалистов, ориентированных на работу в современной цифровой среде, проектные формы работы, популяризацию исторического знания и цифровизацию образовательного процесса.
Сравнивая профили подготовки магистров в области исторической информатики и цифровой истории, мы видим, что это разные грани стыка истории с цифровыми технологиями.
На мой взгляд, эти два направления дополняют друг друга, расширяя спектр возможностей применения историками цифровых технологий и методов Data Science
Расшифровка: Елизавета Коноплева, Ксения Жакова
