Книга Франко Моретти «Дальнее чтение» («Distant Reading») демонстрирует то, как использование цифровых методов помогает в анализе литературы, а также литературного канона [1]. Нам важно посмотреть на две важные составляющие: философскую основу подхода Ф. Моретти и применение методов Digital Humanities, которые составляют практическую сторону предмета. Как они соотносятся? Могут ли быть противоречия между теорией и практикой? Чем книга итальянского ученого выделяется среди других книг по этой теме?
Начнем с ответа на последний вопрос. Эта книга вышла на Западе в 2013 году и была признана ценной для науки, а на русский язык переведена была в 2016. В противовес «медленному чтению» («close reading», дословно «близкое» или «пристальное» чтение) автор предлагает читателям «дальнее чтение», что не характерно для литературоведения современных западных стран, в частности для доминирующей с 1970-х гг. литературоведческой парадигмы США. Хотя Ф. Моретти итальянец, он долгое время работает именно в этой стране, и книга, в которую входят многие его труды прежних годов, получила премию Национального круга книжных критиков. Переводчики книги отмечают, что больше не было книг на эту тему, равных по резонансу, и даже монография Мэттью Джокерса «Macroanalysis: Digital Methods and Literary History» не вызвала таких бурных дискуссий и обладала меньшей степенью обобщения [2, стр. 10].
Что касается российского читателя, ему проще понять книгу с большим количеством текстов и широким уровнем абстракции, а также с обращением к методам естественных и даже точных наук, так как для российского и советского литературоведения это более характерно. В этом поле работали Ю. М. Лотман и М. Л. Гаспаров, а ранее – В. Я. Пропп, Б. И. Ярхо и формалисты (В. Б. Шкловский, Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум). Переводчики книги на русский язык кратко объясняют сходства в подходе Ф. Моретти и советских гениев формализма и структурализма, а также отмечают сильное влияние на нее сначала неомарксизма, а позднее мир-системного подхода [2, стр. 9-21].
Автор не только представил концепт «дальнего чтения», подразумевающий широкое рассмотрение целых кластеров литературных произведений, объединенных по жанрам и времени написания, но и предложил объединить эволюционный и мир-системный подходы. Таким образом, литературная традиция, преобладающая в центре, выходит на полупериферию и достигает периферии, а со сменой традиции начинается аналогичное перетекание. На его взгляд, литература во все века проделывает эволюцию: в центре определенные формы определяются естественным отбором и при их изменении, например, при переходе от классицизма к романтизму, из действующего культурного центра новое движение приходит в другие страны и культуры. Литература бывших европейских колоний испытала влияние колонистов [1, стр. 132]. Здесь важно обратить внимание на то, что и борцы за свободу использовали литературные формы, близкие литературным формам противников, но существенно меняли сюжет и конфликт произведения.
Вот цитата Ф. Моретти, которая многое проясняет: «As novelistic forms travel through the literary system, their plots are (largely) preserved, while their styles are (partly) lost and are replaced by ‘local’ ones, as in Azevedo and the other novelists mentioned above.» [1, стр. 134] («…перемещаясь по литературной системе, романные формы (как правило) сохраняют свои сюжеты и (частично) утрачивают свои стилистические особенности – последние заменяются «локальными» особенностями, как в случае с Азеведу и другими упомянутыми выше романистами» [2, стр. 190]).
Весьма интересен пример исследования британских романов 1740-1850 гг. с применением количественных методов анализа. Автор, анализируя заглавия и их длину, приходит к следующим выводам:
1) в среднем длина названия романа за указанный период сократилась, что объясняется ростом книжного рынка и созданием большей интриги, загадки для покупателей. Ранее романы обычно брали почитать в библиотеках, а название было «кратким повествованием»; о развитии книжного рынка в начале XIX в., только на российском примере, писал С. Я. Гессен в 1920-30-х гг. [3];
2) женские имена, часто встречающиеся в названиях романов середины XVIII в., в начале XIX меняются на фамилии, а далее становятся редкостью, что Ф. Моретти объясняет угасанием матримониальных и развитием героических и революционных романов;
3) определенный и неопределенный артикль в относительно кратком заглавии вполне конкретно говорят о том, знаком ли читатель с предметом повествования, а формула названия «the X of Y» становится типичной для готических романов («The Romance of the Pyrenees», «The Horrors of Oakendale Abbey», The Rock of Glotzden) по причине их привязки к объекту и географии [1, стр. 179-210].
Кроме того, Ф. Моретти приводит доказательства весьма высокой эффективности сетевого анализа на примере «Гамлета» [1, стр. 211-230]. Благодаря данной сети можно понять, что погибают из персонажей романа только те, кто одновременно прикован к полюсам Гамлет – Клавдий, а остальные остаются в живых. В структурном отношении Гамлет и Горацио оказываются важнее в сети, чем Клавдий, несмотря на его высокую центральность – почти равную центральности Гамлета. Автор объясняет это тем, что у Клавдия высокий уровень кластеризации, тогда как у Горацио – очень низкий. Таким образом, сеть разрывается, если его убрать. Далее литературовед приводит примеры симметрии в сети персонажей на примерах «Нашего общего друга» Ч. Диккенса и китайских «Записок о камне» и обращает внимание на то, что в европейском романе симметрия выстраивается на уровне главы, несмотря на то, что не является обязательной частью поэтики, тогда как в китайском наблюдается обратная ситуация. Ученый связывает это с тем, что европейский автор предлагает на уровне маленького участка набор бинарных оппозиций, а китайский делает этот участок асимметричным, чтобы целое произведение пришло к симметрии [1, стр. 230-240].
Перейдем к философской составляющей – здесь Франко Моретти хочет собрать все воедино и рационализировать. Марксизм, неомарксизм и структурализм, оказавшие на него влияние, позволяют выявить диалектические связи между разными объектами и периодами, рассмотреть развитие мира в рамках единого закономерного процесса, проанализировать политико-социально-экономические отношения как противостояние социальных групп (классов). Для данного подхода остается незыблемой формула «Бытие определяет сознание», и в связи с этим хочется обратиться к словам А. Ф. Лосева: «Я хотел указать только на то, что чисто диалектически нужно говорить: и «бытие определяет сознание», и «сознание определяет бытие»; мифологически же можно утверждать все что угодно» [4].
В опосредованном виде возвращение к Гегелю можно найти и у Ф. Моретти. Стоит обратиться к книге Ильи Дёмина «Семиотика истории и герменевтика исторического опыта», в которой он весьма аргументированно доказывает, что историзм немецких романтиков, гегельянский историзм и историзм марксистский между собой наиболее близки. Более того, очень близки между собой по взгляду на ход исторического процесса христианство, гегельянство и марксизм, а христианский провиденциализм и марксистский социально-экономический детерминизм оба подразумевают, что есть объективные процессы, которые индивид переломить не в силах [5].
Ф. Моретти заимствует взгляд И. Валлерстайна на политико-экономическую систему мира, для которого характерно четкое деление на центр, полупериферию и периферию в зависимости от положения в единой капиталистической системе [6], используя его для анализа мировой литературы. Встает вопрос, насколько объективно трехчленное деление мира на периферию, полупериферию и центр. Современный мир (а книга написана в 2013 г.) гораздо сложнее, чем его позволяют рассматривать возможности данного подхода, так как в нем становится все больше экономических и политических акторов.
Что касается перенесения мир-системного подхода на литературу, вопрос заключается в том, насколько справедлив такой перенос идей из одной науки в другую. Говоря о литературе, важно учесть, что не всегда ее признанным центром оказывается самый экономически и политически развитый регион. Например, Южная Франция стала центром поэзии трубадуров, и провансальский язык занял доминирующие позиции в литературе высокого Средневековья, однако Прованс в те годы не имел более сильного «экономического базиса», чем итальянские города-государства или могущественный папский Рим.
Однако Франко Моретти останавливает взгляд в первую очередь на литературе больших городов и утверждает, что литература Парижа и Буэнос-Айреса в XIX в. имела больше общего, чем литература Парижа и провинциального Лиона. Он во многом прав, так как с ходом технического прогресса и появлением новых видов транспорта для быстрого передвижения постепенно на основе национальных культурных элит формируется мировая культурная элита, а Лондон и Париж как колониальные центры становятся ее средоточием. Что касается параллельного возникновения романа в «периферийных культурах», автор считает это компромиссом между местным материалом и заимствованной у “центра” формой, следуя идеям Джеймисона [1, стр. 85].
Применение теории сетей в литературном каноне – верное решение. Возможности сетевого анализа в современных гуманитарных науках постоянно расширяются, и следует отметить особый вклад Ф. Моретти в развитие этого метода. Дальнее чтение позволяет обучить нейросети воспринимать и самостоятельно создавать поэзию, похожую по стилю на настоящую, но пока еще имеющую проблемы в плане возможности интерпретации смыслов и идей. Кандидат филологических наук Борис Орехов проводит исследования в этой сфере через призму деконструкции философских текстов Жака Деррида и пересборки Бруно Латура [7; 8; 9]. По его словам, «Деконструкция объединяет два шага: деструкцию (разрушение довлеющих репрессивных инстанций истолкования) и реконструкцию (извлечение новых смыслов). Именно такое критическое переосмысление рассматриваемого объекта и происходит при чтении «нейронной» лирики: порожденные нейронной сетью поэтические тексты дают возможность отказаться от фигуры автора и поиска заложенных им в стихотворение смыслов (деструкция), а вместо этого настроиться на созерцание чистой традиции (реконструкция)» [7]. Что касается «пересборки», то Борис Орехов видит ее как «переустановление связей»: «Тексты нейронной сети – это обновление связей в системе «поэт – стихотворение – читатель». Речевой акт происходит при взаимодействии нескольких факторов, главные из которых «адресант», «сообщение» и «адресат», которые в ситуации поэтической коммуникации становятся «поэтом», «стихотворением» и «читателем». Все эти акторы остаются в новой системе, но отношения между ними изменяются. Читатель соотносится с автором не через написанное им произведение, а через созданный компьютером на основе этого произведения конструкт» [7].
Особенно важно обратить внимание на кластеризацию, так как она позволяет при помощи группировки узлов сети выявить наиболее значимых персонажей в произведении, а также наиболее значимых авторов в национальной литературе. Иерархия влияния авторов нуждается в глубоком и тщательном исследовании, и в данном случае может помочь не только стилометрия, но и сетевой анализ. Каждый из этих методов обладает больших потенциалом, и его использование на богатом материале может привести к интересным результатам.
Не будем забывать, что мы – люди русской культуры, в которой без литературы никуда, поэтому очевидно, что материала для анализа предостаточно. Русская литература – литература в высшей мере глубокая, духовная, трансцендентальная. И выявить, кто в ней в большей степени гений, а кто в меньшей – задача не из легких. Русский художник слова идет по лезвию ножа и не оставляет душу читателя равнодушной. Какие конкретно чувства будут после чтения – это другой вопрос. И чтобы попытаться выстроить иерархию влияния писателей, определить, какой нарратив из какого вытекает и какими идеями подкрепляется, необходимо обратиться к «дальнему чтению». Если Франко Моретти поможет нам ответить на вопросы о том, на первом ли месте стоит Александр Сергеевич Пушкин, кто следует за ним в иерархии авторов, а также какие ветви русской литературы продолжают развиваться и дробиться сейчас, то это будет подтверждением особой ценности его книги и его метода.
Чья лира зазвучала вначале и пробудила лиры других гениев, создав не прекращающий своего труда оркестр? Вот в чем вопрос!
Список литературы
[1] Moretti, F. Distant Reading / F. Moretti. – London: Verso, 2013. – 244 p.
[2] Моретти, Ф. Дальнее чтение / пер. с англ. А. Вдовина, О. Собчука, А. Шели. Науч. ред. перевода И. Кушнарева. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. – 352 с.
[3] Гессен, С. Я. Книгоиздатель Александр Пушкин. Литературные доходы Пушкина / С. Я. Гессен. – Л.: Academia, 1930. – 148 с.
[4] Лосев, А. Ф. Диалектика мифа / А. Ф. Лосев. – Санкт-Петербург: Азбука СПб, 2014. – 320 с.
[5] Дёмин, И. В. Семиотика истории и герменевтика исторического опыта: монография / И. В. Дёмин. – Самара : Самар. гуманит. акад., 2017. – 273 с.
[6] Wallerstein, I. World-Systems Analysis. An Introduction / I. Wallerstein. – Durham and London: Duke University Press, 2004. – 128 p.
[7] Орехов, Б. В. Искусственные нейронные сети как особый тип distant reading / Б. В. Орехов // Вестник Приамурского государственного университета им. Шолом-Алейхема. – 2017. – № 2 (27). – С. 32-43.
[8] Деррида, Ж. О грамматологии / Ж. Деррида; пер. с фр. и вст. ст. Н. Автономовой. – М.: Ad Marginem, 2000. – 512 с.
[9] Латур, Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию / Б. Латур. – М.: ИД ВШЭ, 2014. – 384 с.
